"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автораЖенечка повалился лицом на мокрую мраморную доску. Неизвестный в картузе
вскочил: - Ну, погоди, болван, - и прежде чем за соседними столиками опомнились, выскочил из заведения. В ту ночь Тарас Игнатович вернулся домой поздно, все уже спали. Обычно в таких случаях Прасковья Даниловна никогда не ложилась, ждала мужа, но на этот раз, утомленная хлопотливым днем, она прикорнула в своем углу, задремала. Тимош проснулся первым, вышел отворить. Ткач остановил его. - Погоди, сынок. Одно дельце есть. Тарас Игнатович постоял немного, прислушиваясь, потом достал из-за пазухи пачку листовок и протянул Тимошу. Тимош не стал ни о чем расспрашивать, едва прикоснулся к листкам, сразу понял, о чем шла речь. - Соседний завод знаешь, механический? Тимош хорошо знал этот завод - над рекой. Большая чугунная труба выбрасывала прямо в речку отработанную горячую воду, бабы и девчата летом и зимой полоскали там белье. - Завтра в обеденный проберешься к пролазу, передашь человеку, - Ткач объяснил, кому требовалось передать, - через день-другой еще принесу. Принимая листки, Тимош старался сохранить подобающее спокойствие, но скрыть волнение ему не удалось: это было не только его первым значительным делом - это являлось свидетельством доверия, знамением нового отношения к нему приемного отца. - Спасибо, батько. Они поговорили еще немного в своем углу, негромко, коротко, чтобы не Разговорчики в обеденный час на заводе становились все более жаркими, все больше собиралось людей в "закутках" - в местах перекура. Начальство бранили уже открыто, постепенно добирались и до царя. Растяжной горячился больше всех - заработки его хоть и были высокими, но царский бумажный рубль не мог угнаться за дороговизной, цены прыгали, рубль падал. Растяжной озлоблялся все более. - Посадили дурака на нашу голову, - ворчал он сначала глухо, но потом все решительнее поднимая голос. - Верно люди говорят - дурень. Дурень и есть. - Из мешковины брюки праздничные себе справил, - жаловался Женечка, - скоро голым телом светить будем. - Это Алиска продает, - пытался разобраться в происходящем Кувалдин. Давно прошло уже время, когда он, не щадя сил и глотки, защищал существующий порядок, теперь все его разговоры неизменно начинались одним; - Продают Россию, сволочи! Продавали все: ставка, генералы, министры. Кувалдин в этом был крепко убежден. И так как он не принимал никакого участия в общей купле-продаже, а вынужден был, опасаясь фронта и окопов, прятаться в оборонном цехе, ходить в мастеровых, Кондрат Кувалдин со всей искренностью громил проклятых предателей. Особенно крепко ненавидел он Алису и Распутина. При каждом удобном случае спешил поведать о них всевозможные были и небылицы. Когда разговор становился уж слишком откровенным и, с точки зрения Растяжного, опасным, он чистосердечно предупреждал товарищей, с которыми уже сжился и которым не желал ничего, кроме добра: - Ну, годи. А то и так уже иуда |
|
|