"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

Женечка повалился лицом на мокрую мраморную доску. Неизвестный в картузе
вскочил:
- Ну, погоди, болван, - и прежде чем за соседними столиками опомнились,
выскочил из заведения.
В ту ночь Тарас Игнатович вернулся домой поздно, все уже спали. Обычно
в таких случаях Прасковья Даниловна никогда не ложилась, ждала мужа, но на
этот раз, утомленная хлопотливым днем, она прикорнула в своем углу,
задремала. Тимош проснулся первым, вышел отворить. Ткач остановил его.
- Погоди, сынок. Одно дельце есть.
Тарас Игнатович постоял немного, прислушиваясь, потом достал из-за
пазухи пачку листовок и протянул Тимошу.
Тимош не стал ни о чем расспрашивать, едва прикоснулся к листкам, сразу
понял, о чем шла речь.
- Соседний завод знаешь, механический?
Тимош хорошо знал этот завод - над рекой. Большая чугунная труба
выбрасывала прямо в речку отработанную горячую воду, бабы и девчата летом и
зимой полоскали там белье.
- Завтра в обеденный проберешься к пролазу, передашь человеку, - Ткач
объяснил, кому требовалось передать, - через день-другой еще принесу.
Принимая листки, Тимош старался сохранить подобающее спокойствие, но
скрыть волнение ему не удалось: это было не только его первым значительным
делом - это являлось свидетельством доверия, знамением нового отношения к
нему приемного отца.
- Спасибо, батько.
Они поговорили еще немного в своем углу, негромко, коротко, чтобы не
потревожить утомленную заботами Прасковью Даниловну.
Разговорчики в обеденный час на заводе становились все более жаркими,
все больше собиралось людей в "закутках" - в местах перекура. Начальство
бранили уже открыто, постепенно добирались и до царя. Растяжной горячился
больше всех - заработки его хоть и были высокими, но царский бумажный рубль
не мог угнаться за дороговизной, цены прыгали, рубль падал. Растяжной
озлоблялся все более.
- Посадили дурака на нашу голову, - ворчал он сначала глухо, но потом
все решительнее поднимая голос. - Верно люди говорят - дурень. Дурень и
есть.
- Из мешковины брюки праздничные себе справил, - жаловался Женечка, -
скоро голым телом светить будем.
- Это Алиска продает, - пытался разобраться в происходящем Кувалдин.
Давно прошло уже время, когда он, не щадя сил и глотки, защищал существующий
порядок, теперь все его разговоры неизменно начинались одним;
- Продают Россию, сволочи!
Продавали все: ставка, генералы, министры. Кувалдин в этом был крепко
убежден. И так как он не принимал никакого участия в общей купле-продаже, а
вынужден был, опасаясь фронта и окопов, прятаться в оборонном цехе, ходить в
мастеровых, Кондрат Кувалдин со всей искренностью громил проклятых
предателей. Особенно крепко ненавидел он Алису и Распутина. При каждом
удобном случае спешил поведать о них всевозможные были и небылицы. Когда
разговор становился уж слишком откровенным и, с точки зрения Растяжного,
опасным, он чистосердечно предупреждал товарищей, с которыми уже сжился и
которым не желал ничего, кроме добра: - Ну, годи. А то и так уже иуда