"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

все платил он - никто не посмел отказать товарищу. Ни в "Развлечение", ни в
биллиардную не пошли, собрались сразу за мраморным столиком. Женька, выводя
пальцем на влажном мраморе роковую цифру "21", твердил:
- Двадцать один год. Очко. Призывной возраст.
- Да, - горячо поддержал Растяжной, - не будь ты выродком и
штамповщиком Шабалдаса, давно бы кормил вшей в окопах.
- Двадцать один год, - повторял Женька, меняя кружку за кружкой. И
слова его, чужие и монотонные, независимо от того, кто их произносил,
волновали Руденко самой сущностью своей: "Двадцать один год!".
А ему едва минуло восемнадцать! Кончилась или началась жизнь?
Люди в грязных фартуках маячили перед глазами. Знакомые лица мелькали
там и здесь, рабочие всех цехов, мастера всех профессий. Одни устраивались
за столиками прочно, основательно, надолго, упираясь локтями в мрамор, у
других руки лежали на крае доски, точно свидетельствовали: мы сейчас, мы
только мимоходом.
В дальнем углу сновал между столиками неприметный и, видимо, глубоко
несчастный человек в помятой драповой кепке, некогда клетчатой, но давно уже
выгоревшей и утратившей всякий рисунок. В поисках доброго дружеского слова
он переходил со своей кружечкой от стола к столу, всем приветливо улыбаясь,
заискивающе моргая очень светлыми, выцветшими, почти желтыми глазками и
нигде не находя приюта. Шел он, покачиваясь на длинных тонких ногах,
выставив кружку вперед и балансируя, как жонглер на канате.
В каждом кабаке есть такой один, всеми презираемый, все его гонят и
даже самый последний пропойца кричит ему:
- Пшел вон!
А человек улыбается, кланяется, заискивает, со всеми на "ты" и каждого
считает лучшим другом.
Тимош следил за ним, отмечая сложный извилистый путь между столиками:
он толкал посетителей, наступал на ноги, цеплял стулья, чуть не сбил тарелки
с подноса, но ни разу, ни единой каплей не расплескал свое вспенившееся
пиво.
Кто-то крикнул ни с того, ни с сего, по пьяному своеволию:
- Фомич, здоровье!
И он тотчас ответил, просияв, торжествуя, как человек, добившийся,
наконец, самого главного, ради чего жил и дышал, - признания.
И тогда вдруг все заметили его.
- Фомич! - подхватили в другом конце зала.
- Фомич! - раздавалось за столиками. Каждый уже хотел чокнуться с ним.
Успех был неожиданным и полным. Он едва успевал отвечать. Слава, наконец,
пришла к нему, весь зал приветствовал дружным криком. Большего он не мог, не
смел желать.
- Кто он? - думал Тимош, с ужасом вглядываясь в одутловатое лицо
опьяненного успехом человека, - спившийся актер, промотавшийся бакалейщик,
мастеровой, артельщик, беглый кассир, вор или просто - Фомич?
Рыжий паренек с плечами партерного акробата и глазами шулера, шумно
распахнул дверь и остановился на миг, ощупывая зал цепким расчетливым
взглядом.
- Дуська, наше вам! - приветствовали рыжего пария дальние столики.
Дуська уверенным шагом хозяина направился в глубь зала, оттолкнув
мимоходом Фомича легким движением локтя: