"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

Впрочем, все тревоги и сомнения его вскоре разрешились простым
житейским образом: разговоры о переводе на штамповальный станок так и
остались разговорами по той простой причине, что свободного станка не
оказалось. Ходили, правда, слухи о предстоящем большом военном заказе и
расширении цехов специально для его выполнения, но это были только слухи. И
все, что появилось нового в жизни Тимоша, - это дощатая дорожка через
захламленный двор, разработанная и построенная самим Тимошем из старых
шелевок, дабы колесо тачки не загрузало в грязи.
Было еще новое: разговоры о станке, заманчивая перспектива войти в цех
равноправным рабочим заставили Тимоша пристальней приглядеться к людям -
своим будущим товарищам.
У каждого была своя хватка, свои повадки за работой. И тут ухитрялись
они перекинуться словом, выработалась речь сжатая, броская, хлесткая. Но
Тимош не мог подойти к ним, подхватить слово, не смел задержаться в цеху.
Зато в обеденный перерыв так и тянуло к старикам, непременно подсядет в
кружок со своей краюхой, своим котелком, - ложка за ложкой, хлебок за
хлебком разворачивается перед ним заводская история: когда бастовали, с кого
штраф, кто судится за увечье.
Седой строгальщик Семен Кудь, широколобый, суровый, похожий на
Николая-чудотворца, грозящего пальцем, обращается непременно ко всему
обществу.
- Вот, милые мои... - задумается, погрузится в котелок, шарит ложкой по
дну и когда уже забудут о нем, вытащит на свет божий кусок сала доброго, а
вместе с ним затерявшуюся мысль. Высказывался он больше на философские темы,
в отношениях с товарищами был суров, в суждениях неумолим, в цехе его
побаивались. Появлялся он утром торжественно, калитку открывал не спеша, а
чаще всего перед ним открывали другие. И когда снимал шапку и его волнистые
седые волоса рассыпались по сторонам, обрамляя высокий шишковатый лоб,
чудилось - судия или патриарх шествует к своему племени.
- Вот, милые мои, машины делаем. Верно? Паровозы рядом делают. Каждый
знает. Эховские - шестнадцать вагонов груза тянут. Блоху подковали, а иголки
из-за границы везем. Иголку! Эту, которой бабы портки штопают. Это что,
спрашиваю?
Или вдруг, не слушая никого, перебивая всех:
- Ты стой, стой. Петрова из сборочного знаете? Чего спрашиваю - каждый
знает. Горбатенко знаете? Гришку Троценко-вот он перед вами сидит. Люди?
Любую машину, любой станок соберут. А живем как?
Его младший брат, токарь Савва Кузьмич Кудь, совсем иного склада
человек: торопливый, неспокойный, неуживчивый. В цех входит с оглядкой,
словно гонится за ним кто. Разговор первым не начинает, а если отважится,
непременно с извинениями.
- Извините, разрешите, я скажу...
Превосходный токарь - не работает, а концерты дает, особенно если перед
тем опрокинет маленькую. Выточит деталь - на выставку, - горит. Но беда -
работает мало, что ни год срывается с завода. То на паровозный переманят, то
на сельскохозяйственный, то под Киев катнет в Китай-городок клады
разыскивать, тайком древние могилы раскапывать, якшается на Подоле с
какими-то подозрительными людишками, на Контрактовой ярмарке подошвы
протирает, все про клады выведывает, пожелтевшие планы скупает. А не то,
собственное предприятие затеет, - стыдно сказать, - торговое заведение,