"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

угасла.
Ему тогда едва минуло пятнадцать. Тимош ничего не знал - до самого
последнего дня - об этой предстоящей сходке. За долгое время подготовки
никто ни словом не обмолвился при нем - не потому, что таились от парня, а
так уже повелось в семье Ткачей: оберегали Тимоша от малейшей опасности.
Приемная мать Прасковья Даниловна все еще видела Тимоша малым дитем,
каким помнила его в семье Руденок, беспомощным сиротою, и все помыслы ее
были направлены к одному - вырастить, довести до ума бедного ребенка. Втайне
она мечтала определить Тимоша в техническое училище, чтобы стал он
образованным, независимым человеком, хозяином своей жизни, по примеру ее
сыновей. Впрочем, она никогда не говорила "мои", а всегда говорила
"старшие", или, озабоченно поглядывая на Тимоша, - "младшенький". Так и
вырос он в семье Ткачей младшеньким, если и не самым любимым, то уж во
всяком случае самым оберегаемым. Недаром Тарас Игнатович подшучивал над
старухой:
- Она и своих так не доглядала!
Что же касается самого Тараса Игнатовича, то и у него обнаружилась
примечательная способность: человек строгий, а порой и жесткий, вынесший на
своих плечах тяготы лютой реакции и репрессий, тяжесть подполья,
требовательный, безжалостный к себе, он утрачивал эти качества, чуть дело
касалось Тимоша.
- Отец его, Руденко, - говаривал он в минуты раздумий и откровенности,
словно извиняясь за непростительную мягкость свою, - наш ведь, обыкновенный
рабочий человек. А умище! Сила! На всю округу гремел.
В присутствии Тимоша о рабочем вожаке Руденко упоминалось нередко, да
иначе и быть не могло - заговорят ли о баррикадах пятого года, о стачках и
забастовках на паровозостроительном, непременно вспомнят о Руденко. Тимош
жадно ловил каждое слово о нем, по ночам повторял про себя все, что удалось
узнать. Он вздрагивал, когда случалось услышать слово "отец". С мучительной
страстностью расспрашивал о нем или, напротив, таился, не решаясь произнести
его имя, терпеливо выжидая, чтобы заговорили другие, с непонятной упорной
ревнивостью скрывая, оберегая свое чувство. И так же неожиданно это
целомудренное молчание сменялось неистовым, почти исступленным стремлением
знать все:
- Расскажите что-нибудь про батьку, - приставал он к Прасковье
Даниловне.
- Да уже все рассказала.
- А вы что-нибудь вспомните.
- Ну, что еще вспомнить?
- А кто он был?
- Да кем ему быть, - рабочий, простой человек.
- Говорили - боевыми дружинами командовал.
- Потому и командовал, что рабочий.
Но Тимош видел отца только таким - во главе боевых дружин, с полыхающим
знаменем над головой.
Ночами он грезил, а днем одолевали дроби, наречия, буква "ять". Целый
год долбил он, зажмурив глаза: "Бедный, белый, бес. Нежный, немой, немец..."
Множил числители на знаменатели, переносил запятые в десятичных дробях,
проводил касательные, выводил окружности, а через год срезался на экзамене,
заявив законоучителю, что пророк Илья "сдрейфил и утек в пещеру"...