"Николай Сказбуш. Октябрь " - читать интересную книгу автора

далеком, но теперь готов был упрекнуть девушку в кощунстве. Неожиданно
шевельнулась неприязнь: если у нее есть что-то святое, зачем так легко
топчет свою веру! Вера - есть вера, в конце концов.
Тимош взглянул на ее маленькие чистые детские руки - нет, они не могли
быть кощунственными, у нее была какая-то своя правда.
Он не отбросил подаренный томик.
- Теперь мы всегда будем вместе, - проговорила она, - вы будете ждать
меня.


3

Потянулись дни, самые томительные и самые счастливые - никогда еще не
было таких пламенных рассветов, таких задумчивых вечеров, таких душных
ночей, такой тоски и страха, что он не увидит ее. Не верилось, что ее нет в
городе, непонятно было, что город мог жить, дышать, дымить трубами, звенеть
трамваями, грохотать поездами - без нее. С горечью думал о недоступном
училище, о заброшенных учебниках. Накидывался на книги, зубрил, клялся, что
теперь добьется, достигнет всего. Все должно быть хорошо, отлично; сапоги,
хата, улицы города, весь мир, вся жизнь. По ночам он мечтал, жизнь
представлялась героической, прекрасной, а утром ужасался проклятой нищете,
безысходным злыдням. Боялся взглянуть на себя в зеркало и с ненавистью думал
о Крыме.
Когда кто-либо совершенно случайно произносил ее имя в присутствии
Тимоша, он вздрагивал и краснел, как девчонка; с этим именем он засыпал и
пробуждался, повторял его бесконечно, с ним зачинался день и угасало
солнце, - непонятно, как мог он раньше жить, дышать без нее. Порой Тимош
готов был исповедовать ее, как веру, перед всем миром, открыто, сражаться за
ее честь в смертельном бою, или хотя бы схватиться с соседскими парнями.
Потом внезапно затаивался, прятал свое чувство от всех, от самого себя.
Прасковья Даниловна поглядывала на него с тревогой, украдкой прятала
книги и с нетерпением ждала, когда заводской гудок позовет младшенького.
Еще задолго до выхода на работу Тимош привык различать шабалдасовский
заводской гудок, угадывал его в десятке прочих - резкий, пискливый, похожий
на свисток паровоза, и уже сам этот въедливый пискливый окрик вызывал в нем
чувство досады - все не как у людей, завод - не завод! С горечью
прислушивался он к могучему, басовому призыву паровозостроительного, с
уважением склонял голову набок, когда раздавалось бархатистое "фа"
паровозоремонтного - вот это заводы!
Последнюю ночь он провел беспокойно, никогда еще так не жалел, что
бросил учение, - будто от живого тела кусок оторвали! И завод манит, и
копейку свою хочется заработать, - шутка ли в приймах всю жизнь прожить.
Только вздремнет, а перед глазами первая получка так и горит, - спит, не
спит - не знает, потом все расплылось и осталась только мысль об отце.
...Вот подходит Тимош к заводским воротам, а на проходной уже толпится
народ, и он слышит, шепчутся люди:
- Смотрите, смотрите - сынок Руденко пришел!
А навстречу рабочие.
- Здоров, Тимош!
Появился в цехе, и там праздник: