"Сергей Синякин. Монах на краю земли" - читать интересную книгу автора

зоне не отшибли?
- Просчитаю, - пообещал Штерн. - Ну, а как ты?
- Нормально, - кратко сказал Урядченко. - Женился. Пацан есть.
Лешка. А ты как?
- Никак, - ответил Штерн. - Разве можно что-то начинать, если живешь
под колпаком?.. Про Сашку что-нибудь знаешь?
- Откуда? - удивился Урядченко. - Я ведь никого с тех пор не видел.
Сначала, сам понимаешь, канал строили, а после в Сталинграде так и осел.
Саша, как я слышал, к матери в деревню подался. Куда-то на Тамбовщину.
Минтеев, говорят, сразу после освобождения умер. Еще в пятьдесят третьем.
- Это я знаю, - отозвался Штерн. - В пятьдесят четвертом на Литейном
сообщили. - Ты мне вот что скажи: как теперь жить, когда все на голову
поставлено? В трубке посопели.
- Я тебе, Аркашка, так скажу, - наконец отозвался Урядченко. - Я
больше ни во что не лезу. Сам пойми, у меня семья, пацан растет. Да и,
собственно говоря, какая разница-то? Ну, скажем мы, что видели. Кому оно
надо? Нам и так всю жизнь исковеркали. Если бы ты знал, что я в Ухтлаге
пережил. Да о чем я - ты не меньше кругов прошел! Сколько той человеческой
жизни нам осталось? И чтобы я все своими руками поломал? Ради чего? Кто они
мне, эти ученые да попы, чтоб я за их благополучие своим расплачивался?
- А истина? - напомнил Штерн.
- А что истина? - удивился собеседник в далеком Сталинграде. - Я,
дорогой мой Аркаша, не святой. Я человек простой и в пророки не рвался. Я
свои Голгофы не выбирал, мне их судьба отмеряла.
Урядченко замолчал. Связь была хорошая, и было слышно, как он
покашливает на другом конце провода. Кашель такой Штерну был хорошо знаком
- туберкулезник.
- Я тебя понял, - только чтобы не молчать, сказал Штерн.
- Вот и хорошо, что понял, - сдавленно превозмог кашель Урядченко. -
Хочешь, бейся в запертые ворота. Но меня не трогай. Укатали Сивку уральские
зоны. Они не попрощались.
Штерн не винил Урядченко ни в чем. Действительно, сколько жизни еще
человеку осталось? Все правильно. Все так и должно быть. Законы
сопротивления материала все еще в силе.
Он вернулся в комнату, лег на диван, забросил руки за голову и,
уткнувшись взглядом в оранжевый абажур на потолке, принялся вспоминать
прожитое. И по всем подсчетам выходило, что счастливой жизни у него было
пять лет. Все остальное скомкано, взвихрено и рассеяно безжалостным
временем, этим страшным оборотнем со спокойным лицом исторических трудов и
учебников. В них было все приглажено до пристойности: монгольское иго -
бедствие, Иван Грозный - жестокий, но справедливый царь, боровшийся за
объединение русских земель, мучительные и смертоносные походы Петровских и
Екатерининских полков - суть укрепление государства Российского. А до
человеческих букашек, которых безжалостно давили высочайшими сапогами во имя
высоких целей и идеалов, никому и дела нет - паши да сей, да пропивай свое
в кружалах. Маленький незаметный муравей, чьим трудолюбием эта самая история
и жила. Да что там далеко ходить, разве не были такими муравьями Витя
Урядченко, умерший Минтеев, разбившиеся Усыскин, Морохин и Колокольцев или
он сам, Аркадий Наумович Штерн, волею случая явившийся в мир, прикоснувшийся
к тайне мироздания и проживший всю жизнь с кляпом во рту, не смеющий сказать