"Сергей Синякин. Монах на краю земли" - читать интересную книгу автора

нему редкие знакомые вызывали у соседки приступы политической бдительности).
Поэтому, получив сегодня от почтальона повестку, приглашающую соседа на
Большой Литейный в известное учреждение, Клавдия Васильевна вновь
преисполнилась привычным недоверием к нему.
- Вам повестка. Надеюсь, вы догадываетесь куда? - сказала она. - На
завтра, к одиннадцати часам.
На свободе Аркадий Штерн был около полугода. Может быть, и не вышел бы
из лагеря, только ему повезло. В начале пятидесятых начался процесс над
врачами-вредителями, а у оперуполномоченного Лагутина, как на грех, жена
работала кардиологом в лагерной больничке, а дядя ее вообще, оказывается,
служил в кремлевке и был чуть ли не правой рукой главного врача-вредителя
Виноградова. Лагутина вместе с женой арестовали, полгода шло следствие,
потом умер Сталин, и всех вредителей в одночасье выпустили. Но, как в
органах водится, Лагутин к прежнему месту службы уже не вернулся. Поэтому,
когда срок Аркадия Наумовича Штерна истек, вредить ему было некому, и в
начале декабря пятьдесят третьего он вышел на свободу с небольшим фибровым
чемоданчиком, в котором легко уместились все его пожитки.
В Москве Штерна не прописали, но неожиданно легко позволили
обосноваться в Ленинграде, где на Васильевском острове в коммунальной
квартире жила его тетя Эсфирь Николаевна Северцева, вдова знаменитого
полярника, пережившая и мужа, убитого немецкой пулей под Синявино, и
ленинградскую блокаду, и первые не менее голодные послевоенные годы. Эсфирь
Наумовна племянника любила, но, к сожалению, умерла в начале пятьдесят
четвертого, оставив Аркадию большую и просторную комнату, вещи из которой
большей частью были проданы еще в блокаду. В коммунальной квартире было три
комнаты, принадлежавшие разным хозяевам. В одной жил отставной армейский
подполковник Николай Гаврилович Челюбеев, в другой - Клавдия Васильевна.
Некоторое время они объединенными силами принимали все мыслимые и немыслимые
попытки избавиться от нежелательного наследника соседки. От повестки Штерн
ничего хорошего не ждал. Выходит, вспомнили о нем в этом учреждении! Когда
Аркадий освобождался из лагеря, его вызвал в оперчасть высокий чин, причем
не местный, а приезжий, явно москвич. В отличие от местных тюремщиков с
делом Штерна он был знаком не понаслышке, поэтому сразу же взял, как
говорится, быка за рога.
- Вы Усыскина хорошо знали? - сразу спросил он. - А Минтеева?
Урядченко? Николаева?
За пятнадцать лет Штерн эти фамилии и забывать стал, а тут - на тебе!
- напомнили. Он словно опять увидел изорванный стратостат и изуродованную
гондолу, в иллюминаторах которой блестели толстые темные стекла. Полный
Минтеев в свитере и длинной черной кожаной куртке стоял на коленях,
заглядывая в гондолу, а Урядченко с Николаевым торопливо откручивали гайки
заклиненной двери кабины, чтобы вынести тела погибших.
- Ну? - снова требовательно спросил чин. Был он сыт, откормлен и
чисто выбрит. Пахло от него "Шипром" и хорошим коньяком.
- Знал, - сказал Аркадий Штерн. - Как не знать, работали когда-то
вместе.
- По ОСОАВИАХИМу, значит? - уточнил чин. - И кто из вас на месте
аварии был?
- Все четверо были, - хмуро сказал Штерн. - Все вместе подъехали.
Одновременно. Вологодские власти нам тогда, если помните, полуторку выделили