"Масахико Симада. Царь Армадилл (пер.Г.Чхартишвили) " - читать интересную книгу автора

у себя на кухне целую лабораторию по синтезу ЛСД. Раз в неделю они
закатывали групповые "полеты".
- ...Знаешь, я стал ощущать, как движется время. По-японски "время" -
два иероглифа: "час" и "промежуток", так? Так вот, я чувствую, что в этот
самый "промежуток" запросто помещаюсь весь, целиком.
- ...Я тут ходил в "Метрополитен" - ну, картины и все такое. А в башке
с ночи еще ЛСД гуляет. И вдруг - бац! - и меня, и всех остальных посетителей
засосало прямо в холсты. А по галерее принялись разгуливать те, другие, с
полотен Сезанна и Пикассо.
- ...Сижу тут у себя, смотрю в зеркало. И вдруг мое изображение как
заговорит! Знаешь, какой оно мне текст выдало? Я, говорит, в прошлом
рождении был русским евреем, поэтом, который умер в сибирском лагере. Как,
бишь, его звали-то... Черт, не выговоришь.
И этого типа я знал с самого детства! Чушь какая-то. Я испугался, что
уже поздно, но все же предъявил своему приятелю ультиматум: если он хочет
поддерживать со мной дружбу и впредь, то обязан выполнить ряд условий.
Главное - больше никаких "полетов". Иначе точно улетит - в тюрьму, в рай или
в Зазеркалье. Денег я ему одалживать больше не буду. Наоборот, постараюсь
сделать так, что он их вообще получать перестанет.
И что вы думаете? Не таким уж пропащим наркоманом оказался Саэки.
По-моему, больше всего на него подействовала угроза насчет денег. Во всяком
случае, перестроился он моментально. Может, и сам понял, что хватит? Саэки
снова сделался завсегдатаем читальных залов. Чтобы наслаждаться
галлюцинациями без вреда для здоровья, он начал заниматься тантра-йогой. Я
принимал столь деятельное участие в перевоспитании приятеля, что стал вместе
с ним ходить к гуру.
Когда Саэки было двадцать три, он обрюхатил одну японочку, приехавшую
на стажировку в Колумбийский университет. Девочка оказалась из влиятельной
семьи, единственная наследница владельца фармацевтической компании. Саэки
решил жениться. Она была прехорошенькая, но немножко бестолковая - то у нее
кольцо с пальца сопрут, то бумажник. И чуть что, сразу в слезы. Саэки взял
на себя роль телохранителя и защитника Плаксы (так он ее называл). Покорно
таскался за ней и в оперу, и по магазинам, и на званые обеды с французской
кухней. Согласно его "сравнительной бабологии", самыми пикантными в
сексуальном отношении считались латиноамериканки. Мнение о японках Саэки
оставил при себе. Мотивы его женитьбы были яснее ясного: "Иена сейчас на
подъеме, так? Значит я должен позаботиться, чтобы она поступала ко мне
бесперебойно". Плаксе при этом отводилась роль иенного трубопровода.
Она родила в Нью-Йорке, а вскоре после этого молодожены уехали в
Японию. Я же остался, по-прежнему отдаваясь китайской истории и китайскому
чаю. О супружеской жизни Саэки я мог судить только по открыткам. Однако мне
известно, что год спустя Плакса родила второго ребенка, а Саэки поступил на
службу в компанию тестя и, кажется, делал там успехи. Ему было двадцать
пять, когда шеф решил наградить зятя за примерный труд командировкой в
Мексику. По пути туда Саэки заехал в Нью-Йорк, и мы встретились вновь. Очень
мне не понравилась тогда его физиономия - кислая и умудренная, как у
старика, много побузившего в юные годы. "Это такую вот рожу положено иметь
японскому бизнесмену?" - язвительно спросил я. Он скривился: "Лицо
нормального японца, вся жизнь которого посвящена защите мирной конституции и
укреплению родной иены".