"Масахико Симада. Царь Армадилл (пер.Г.Чхартишвили) " - читать интересную книгу автора

оттуда какие-то знаки, куда-то звал. Я теперь часто видел Саэки во сне. Он
рассказывал о царе Армадилле, а я чувствовал, что мне очень нужны эти
рассказы.
У меня не было дома, куда я мог бы вернуться, - я знал это. Надо мной
висело проклятье, как над "Летучим голландцем". То самое проклятье, которое
преследовало и Саэки. Во всяком случае, жить как прежде я уже не мог. Я тоже
должен был стать другим. Привыкнуть к токийской жизни? Ни за что! Токийская
жизнь - это размягчение мозгов, обрастание жиром. Размеренно плыть по тихим
водам, которых не касается дыхание ветра, и постепенно, с плавным
ускорением, стареть... От одной мысли мороз по коже. Тоскливо бормотать о
бессмысленности жизни, убеждая себя, что ничего страшного, просто, мол,
старею. Такие вот изящные, вежливо раскланивающиеся друг с другом люди -
привидения, наверное, и создали пресловутую японскую культуру.
- Привет. Как пуста человеческая жизнь, а?
- Ты прав, пуста. Ну пока, не болей.
Саэки понял все это раньше меня. Он был человеком по-настоящему
нравственным. "Жизнь - штука опасная", - вот его мораль.
Страх перед старостью и боязнь одиночества подействовали на мое тело
удивительным образом. Главным образом, на простату, деятельность которой
необычайно оживилась - я готов был трахаться всегда, везде и с кем угодно. А
Миюки, увлеченная своими посредническими обязанностями, все время была
занята. Каждой встрече в постели предшествовали длинные и сложные переговоры
с перелистыванием ежедневника. А жизнь порознь уводила меня от жены все
дальше и дальше. Мой член, как стрелка взбесившегося от радиации счетчика
Гейгера, то и дело дергался кверху - на улице, на работе, в переполненной
электричке. "Хотим подругу! Кого угодно!" - взывали двести миллионов
головастиков, двести миллионов заступников, желавших спасти меня от
одиночества. Они искали бы пару везде, даже в безлюдной пустыне. О, мои
милые детки, дорогие мои гены!
Нижняя часть тела уводила меня из дому скитаться по ночным улицам. Для
того чтоб обнаружить в ночи заслуживающую внимания пару, нужен сенсор
необычайной чувствительности, а пенис - антенна куда более надежная, чем
глаза, нос или уши. Эта телескопическая антенна улавливала раздражитель,
находящийся где-то в лабиринте улиц, и указывала мне путь.
Место, где находится женщина или мужчина, обладающие особой аурой,
озаряется как бы сиянием. Если оно сильно, мой пенис распознавал его за
сотни метров. Я вприпрыжку несся к цели, придерживая сквозь карман свою
наполовину выдвинутую антенну. Потом пристраивался за спиной женщины (иногда
это оказывался мужчина) и, пожирая ее (его) глазами, тащился следом. В эти
минуты я забывал, что у меня есть свой дом - мой дом там, куда шло это
незнакомое существо. В Нью-Йорке в подобной мечте не было бы ничего
фантастического. За годы, прожитые в этом городе, у меня бывали периоды,
когда я неделями не появлялся дома, ночуя где придется.
Что ждало меня, вернись я к себе? Квартирка, заставленная книгами по
китайской истории. Пойти к Миюки? Ее наверняка нет дома, а если и пришла, то
валится с ног от усталости и ни на что не годна. К тому же в последнее время
эти хреновы "патриоты" совсем обнаглели. Они каким-то образом отыскали мое
убежище и чуть не каждый день кто-нибудь из них являлся требовать
пожертвований. А однажды приперся сам их босс и пристал с ножом к горлу,
чтобы я написал статью: мол, никакой резни в Нанкине* на самом деле не было.