"Лу Синь. Былое, Записки сумасшедшего (Повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

оскаленные, будто нарочно приспособленные, чтобы есть людей.
Мне кажется, что я не злодей, хотя после того, как я растоптал
приходо-расходную книгу Гу Цзю, это, пожалуй, трудно утверждать. Наверно,
они что-то замышляют, но что - я не могу разгадать. Кроме того, стоит лишь
им рассердиться на человека, как они назовут его злодеем. Помню, брат
однажды наставлял меня: самый лучший человек, если ему перечить, непременно
станет возражать; но самый плохой человек, если пропустить мимо ушей его
возражения, будет всячески тебя восхвалять: "Ах, какой умный и знающий
человек, не чета остальным". В общем, я не могу разгадать их подлинные
намерения, тем более когда речь идет о людоедстве.
Любое дело начинаешь понимать, лишь когда его всесторонне изучить. В
старину часто ели людей: это я помнил из истории, правда, смутно. Чтобы
справиться, раскрыл книгу по истории, в книге не было дат, зато каждая
страница изобиловала словами "гуманность", "справедливость", "мораль" и
"добродетель".[1] Уснуть я все равно не мог и глубоко за полночь очень
внимательно читал книгу, как вдруг увидел, что между строками вся она
испещрена одним словом - "людоедство".
Это слово, хихикая, уставилось на меня в упор и с укоризной.
Я тоже человек, они хотят меня съесть!

IV

Утром, только было я спокойно уселся, как вошел Чэнь Пятый. Он принес
вареную рыбу; глаза у рыбы белые, жестокие, рот хищно разинут, совсем как у
тех людей, помышлявших о людоедстве. Съел несколько кусочков: скользкие, не
разберешь, не то рыба, не то человечина, меня стошнило.
"Старина Чэнь, - сказал я, - передай брату, что мне очень скучно, хочу
пройтись по саду". Чэнь ничего не ответил и ушел. Но вскоре вернулся и отпер
дверь.
Я не двинулся с места и следил за ними: что они собираются со мной
сделать? Знаю, что меня не выпустят. Вот оно! Ко мне медленно приближался
брат, ведя за собой какого-то старика. Глаза у старика свирепые, и, чтобы я
не заметил этого, он идет, потупившись, лишь из-под очков тайком бросает на
меня косые взгляды. Брат спросил: "Сегодня ты, кажется, хорошо себя
чувствуешь?" Я ответил: "Да". Брат продолжал: "Я пригласил доктора Хэ
осмотреть тебя". "Ладно!" - ответил я, хотя знал, что старик этот -
переодетый палач! Притворившись, что проверяет у меня пульс, он определит,
насколько я жирен, и за это ему тоже перепадет кусок мяса. А мне не страшно.
Я хоть и не ем человечины, а куда храбрее их. Я протянул старику руки, сжав
их в кулак, и стал наблюдать, как он приступит к делу. Старик сел, закрыл
глаза, долго щупал пульс, долго размышлял, а затем, открыв свои дьявольские
глаза, сказал: "Пусть ни о чем не думает, подержите его несколько дней в
полном покое, тогда все будет хорошо".
"Пусть ни о чем не думает, подержите в полном покое!" Понятно:
выдержать, пока не нагуляется жир, тогда им больше достанется; но что значит
"все будет хорошо"? Эти люди необыкновенно хитры, они хотят съесть человека
и в то же время придумывают, как бы это скрыть, боятся прямо приступить к
делу - вот потеха! Я не мог сдержаться и расхохотался. Я был очень доволен.
В моем смехе была смелость и прямота. Подавленные этой смелостью и прямотой,
старик и брат изменились в лице. Но чем смелее я становился, тем больше они