"Лу Синь. Былое, Записки сумасшедшего (Повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

пока наконец не смолк совсем. Наступила мертвая тишина. Обе матери стояли
среди высохшей травы и смотрели на ворона, который сидел на голой ветке
нахохлившись, неподвижный, будто отлитый из чугуна.
Прошло немало времени. Народу на кладбище все прибывало. Старые и
молодые проходили между могил.
Старуха Хуа вдруг почувствовала облегчение, будто сбросила с себя
тяжелую ношу.
- Не пойти ли нам по домам? - предложила она.
Другая мать вздохнула, собрала посуду с жертвенной пи-Щей, помедлила
еще немного и наконец потихоньку пошла, не переставая бормотать:
- Откуда же они взялись?...
Не прошли матери и нескольких шагов, как вдруг послышалось громкое
"карр". Они с благоговением обернулись и увидели, как ворон, расправив
крылья, снялся с места и стрелой взмыл в небеса.
Апрель 1919 г.

Завтра

- Что-то тихо совсем. Как там малыш? - пробормотал Лао Гун, по прозвищу
Красноносый, поднимая чарку с желтым вином и указывая па стену.
А-у, Синяя Шкура, отставил свою чарку и, что было силы, хлопнув
Красноносого по спине, протянул:
- Опять... ты... затосковал?...
В Лучжэне, захолустном городке, еще жили по старинке: не позже первой
стражи[1] запирали двери и укладывались спать. Бодрствовали до полуночи лишь
в кабачке "Всеобщее благополучие", где собутыльники веселились у стойки за
едой и вином, да рядом за стеной: потеряв в позапрошлом году мужа, вдова
Шань допоздна засиживалась над пряжей, чтобы прокормить себя и своего
двухлетнего сына.
Но вот уже несколько дней, как смолкла прялка вдовы Шань. Поскольку же
до поздней ночи бодрствовали только в двух домах, то лишь Красноносый с
приятелями мог знать, когда прялка за стеной шумела, а когда умолкала.
Дружеский удар не помешал Красноносому с удовольствием отхлебнуть
здоровый глоток вина и замурлыкать песенку.
Вдова Шань тем временем сидела на краю кровати, обняв своего сына, а
прялка неподвижно стояла в стороне. Тусклый огонек светильника падал на
иссиня-багровое лицо ребенка. "Что еще сделать? - думала молодая мать. - В
храме жребий тянула, обет принесла, домашними снадобьями напоила... ничего
не помогло... Осталось лишь сходить с ним к лекарю - Хэ Сяо-сяню.[2] Но,
может быть, Бао-эру днем полегчает? С восходом солнца жар спадет и дыхание
станет ровнее? У больных так часто бывает".
Вдова Шань была женщиной простой, темной. Она не понимала всей
опасности словечка "но", из-за которого плохое нередко оборачивалось
счастьем, а хорошее - бедой.
Летние ночи коротки. Будто немного времени прошло с тех пор, как
Красноносый перестал мурлыкать свою песенку, а на востоке уже посветлело, и
вскоре в оконную щель проник серебристый луч утренней зари.
Молодая мать с трудом дождалась рассвета. Ей казалось, что наступал он
слишком медленно, а каждый вздох сынка тянулся чуть ли не год. Огонек
светильника наконец поблек перед светом зари, и она увидела, что ноздри