"Лу Синь. Былое, Записки сумасшедшего (Повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора Мать шла за ним и тихонько спрашивала:
- Лучше тебе, ну хоть чуточку? Или все так же есть хочется?... - Дело верное! - глянув на юношу, сказал дядя Кан и снова обратился к посетителям. - Господин Ся Третий - настоящий ловкач. Не донеси он заблаговременно начальству, казнили бы и его со всем родом. А теперь что? Серебро! Ну а мальчишка, негодяй из негодяев! Ведь в тюрьму посадили, так он и там подговаривал надзирателя бунтовать. - Ну, это уже слишком! - возмутился посетитель лет двадцати, сидевший в дальнем углу. - Я вам точно говорю. Стал его допрашивать Красноглазый, выведывать подробности, а он давай его с толку сбивать. "Поднебесная,[2] говорит, которой владеет Цинская династия,[3] - принадлежит нам всем". Подумать только! Да разве порядочный человек такое скажет!.. Красноглазый-то знал, что у него дома только мать-старуха, но что он - нищий, никак не ожидал. А как только смекнул, что из него, как говорится, капли масла не выжмешь, так и рассвирепел, а тот еще вздумал, как говорится, почесать тигру морду. Ну, Красноглазый и отвесил ему пару оплеух. - А ведь брат Красноглазый мастер бить. Пары оплеух тому наверняка хватило, - неожиданно развеселился Горбун. - Да его, подлую кость, разве застращаешь? Бей не бей, а он свое: "Жаль мне тебя, очень жаль!" - А что жалеть такого негодяя? Бить его нужно! - заметил седобородый. Дядя Кан бросил на него презрительный взгляд: - Оглох ты, что ли? Ведь он что сказал: "Жаль мне тебя, Красноглазый!" Молодой Хуа между тем покончил с рисом. Он наелся так, что весь вспотел, а от головы даже пар шел. - Он жалел Красноглазого? Рехнулся он, вот что! - воскликнул седобородый, словно его осенило. - Рехнулся! - повторил молодой человек в углу, как будто тоже вдруг прозрел. Снова все оживились, заговорили, засмеялись. Раздирающий кашель молодого Хуа слился с общим шумом. Дядя Кан подошел к нему, похлопал его по плечу и сказал: - Дело верное! Ты не будешь так кашлять. Ручаюсь! А Горбун все повторял, кивая головой: - Рехнулся! IV Земля у городской стены за западными воротами была казенной. Здесь вилась тропинка, протоптанная теми, кто выбирал кратчайший путь. Она образовала естественную границу: по левую сторону от нее хоронили казненных и умерших в тюрьме, по правую - бедняков. Могилки стояли так тесно, что едва не громоздились одна на другую, как круглые пампушки, которые пекут в богатых семьях ко дню рождения. День Поминовения в том году выдался на редкость холодным. На тополях и ивах появились крохотные, в половину рисового зернышка, листики. Только рассвело, а старуха Хуа уже стояла над свежей могилой справа от |
|
|