"Константин Симонов. Япония. 46 " - читать интересную книгу автора

вытягиваться в его сторону. Кроме того, для него нужно было достать
костюм, ибо он ходил в военном. Нужно было доставать ему и сезонный билет,
потому что он жил за сто с лишним километров от Токио. К тому же он был в
прошлом жандармским офицером, и сознание этого не доставляло нам особой
радости. Дня три помучившись с ним, мы отказались от его услуг.
Следующим этапом нашей деятельности была мобилизация на поиски переводчика
белоэмигрантского населения города Токио и его окрестностей. В результате
в нашем доме появился огромный толстый ребенок по имени Жорж, с меня
ростом, с прямым пробором и важным выражением лица. Он довольно прилично
объяснялся по-английски и по-японски, но, будучи эстонцем, рожденным в
Японии, ни лыка не вязал по-русски. Полагаю, что его русский словарь
состоял примерно из того же количества слов, что словарь людоедки
Эллочки13 у Ильфа и Петрова. Однако мы прибегаем к его услугам, ибо, если
нужно сказать шоферу, чтобы он нас вез налево, а не направо, сказать
служанке, чтобы она топила стобу или, наоборот, чтобы не топила,- для
всего этого Жорж абсолютно необходим. Он пребывает у нас с утра до ночи,
скучая и толстея.
Наконец появился Витя Афанасьев, очень милый мальчик пятнадцати лет,
тихий, хороший и застенчивый, но у него опять-таки два недостатка:
во-первых, он живет черт знает где и ездить туда и обратно ему, особенно
при нынешней сумятице токийского транспорта, трудно; а во-вторых, его
русский словарь хотя и пообширней словаря Жоржа, но для серьезных
разговоров этого, увы, нам маловато.
Вообще жизнь без знания языка поистине отвратительна. Мы делаем зверские
усилия, но они зачастую ни к чему не приводят: ни нас толком не понимают,
ни мы толком не понимаем; и только теперь, когда мы наконец нашли двух
хороших переводчиков-японцев, кажется, сможем немного вздохнуть.
Впрочем, довольно о быте. Попробую вспомнить то любопытное, с чем мы
столкнулись в первые дни.
Во-первых, общее впечатление от Токио и Иокогамы.
Токио, который составляет одно целое с Иокогамой, в смысле планировки до
некоторой степени похож на Берлин. Это один огромный город с довольно
большими разрывами, отделяющими друг от друга сросшиеся с ним городки и
города,- иногда это река, иногда парк. Впрочем, точное представление об
этом сейчас составить трудно, ибо Иокогама выжжена почти дотла, да и
периферия самого Токио тоже сожжена больше чем наполовину.
Нетрудно представить себе, какой ад был здесь, когда на город сбрасывались
десятки тысяч "зажигалок" и он весь горел. То, что осталось от Токио,
состоит из трех частей: во-первых, сам по себе составляющий целый город
центр Токио, построенный в основном по-европейски; во-вторых, разбросанные
по всему городу островки каменных зданий, разнокалиберных, многоэтажных, в
большинстве своем некрасивых и не очень вяжущихся друг в другом (Токио
почти не бомбили фугасными бомбами, от "зажигалок" эти дома не могли
сгореть и поэтому остались целыми); и, наконец, в третьих, довольно
многочисленные улицы и кварталы состоящие из мелких несгоревших деревянных
домов.
Когда мы в первое утро проснулись в Токио (а корреспондентский клуб, как я
говорил, стоит в центре) и пошли по улицам, нас поразил вид десятков
совершенно целых кварталов. Но сейчас же за этими кварталами начинаются
абсолютные пустыри, на которых из кусков обгоревших досок и груд черепицы