"Жорж Сименон. Маленький человек из Архангельска " - читать интересную книгу автора

- Если твоего отца не расстреляли и не сослали в Сибирь, значит, он
вступил в партию. В таком случае я предпочитаю больше его не видеть.
Иона не питал ненависти ни к кому, даже к большевикам, чей приход к
власти разбросал его семью по свету.
Дусю он вспоминал чаще, но не как живого человека, а как что-то вроде
феи. В его воображении она не походила ни на одну из известных ему женщин,
став олицетворением хрупкой и нежной женственности, и при мысли о ней глаза
его наполнялись слезами.
Чтобы не оставаться в этот вечер без дела. Иона принялся
пересматривать русские марки; в каморке, где горела лампа, у него перед
глазами проходила история его родины. Эту коллекцию, почти полную, он
собирал долго и очень терпеливо, переписываясь и обмениваясь с сотнями
филателистов, хотя весь альбом стоил меньше, чем несколько марок, увезенных
Джиной.
На первой марке в его альбоме - первой русской марке, выпущенной в
1857 г., - был изображен орел; у Ионы были десяти- и двадцатикопеечная;
тридцатикопеечную он так и не сумел достать. В течение многих лет на марках
помещался один и тот же символ с небольшими изменениями, вплоть до марок,
посвященных трехсотлетию царской династии, которые показал ему однокашник.
Потом наступил 1914 г., война, и с нею благотворительные марки с
изображением Ильи Муромца и донских казаков. Особенно Иона любил - за
рисунок и стиль - марку со святым Георгием, поражающим дракона, хотя стоила
она всего сорок франков.
Он листал альбом и думал: "Когда выпустили эту марку, отцу было
двадцать... Когда эту - двадцать пять, и он встретился с мамой... А эту - в
год рождения Елены..."
В 1917 г, на марках появился фригийский колпак демократической
республики с двумя скрещенными шашками, потом пошли марки Керенского с
мощной рукой, разрывающей цепи. В 1921 - 1922 гг. рисунок на марках стал
более грубым, а с 1923 г, вновь начали появляться юбилейные выпуски,
посвященные уже не Романовым, а четвертой годовщине Октябрьской революции,
затем пятой годовщине Советской республики. Потом пошли благотворительные
марки времен голода, марки с надписью "СССР" и фигурами рабочих, крестьян,
солдат, марки с портретами Ленина - красно-черные марки 1924 г.
Иона не умилялся, не испытывал ностальгии. Собрать эти изображения
далекого мира и выклеить их в альбом толкнуло его, пожалуй, любопытство.
Ненецкий поселок или группа таджиков у пшеничного поля позволяли ему
погружаться в мечты, подобно ребенку, который рассматривает книжку с
картинами.
Ему никогда не приходило в голову вернуться туда - не из страха перед
будущим, не из ненависти к партии, как у Шепиловича. Едва достигнув нужного
возраста, за два года до войны, он сдал нансеновский паспорт <Учрежденный в
1920 году верховным комиссаром Лиги Наций по делам военнопленных Ф.
Нансеном паспорт, который удостоверял личность владельца, но не давал ему
прав гражданства.> и получил французское гражданство.
Франция - и та была для него слишком велика. После лицея он проработал
несколько месяцев в книжном магазине на бульваре Сен-Мишель, и Шепилович не
поверил своим ушам, когда он объявил, что хочет вернуться в Берри.
Приехав туда. Иона снял меблированную комнату у старой девы Бютро,
которая умерла потом во время войны, и поступил на работу в книжный магазин