"Жорж Сименон. Черный шар" - читать интересную книгу автора

первых стал торговать в расчете на массового покупателя и сумел снизить цены
по сравнению с мелкими лавочниками. Всюду, где позволяли условия, он
открывал новые магазины и назначал управляющих, которые получали
продовольственные товары из центральных складов.
Для своего времени это было примечательное и удачное начинание. Но
после того, как дети, а затем и внуки старого Ферфакса привели фирму на
грань разорения, дело взял в свои руки и повел новым курсом Шварц; вот
тогда-то и началась настоящая работа.
О том, чтобы продать кому угодно что угодно, давно уже нет речи, и
специалисты ежедневно изучают отчеты, составляемые для них такими, как
Хиггинс. А его, Хиггинса, чуть не ежечасно информируют о малейших колебаниях
спроса, о мельчайших изменениях во вкусах покупателей.
По дорогам непрерывно снуют грузовики, нередко их маршруты меняются
простым телефонным звонком, в сотне с лишним филиалов на полках вместо
распроданных товаров мгновенно появляются новые, и этот не знающий перебоев
механизм никогда не портится.
На столе Хиггинса ждали вчерашние чеки - розовые, зеленые и голубые.
Дырочки, пробитые кассовыми аппаратами, имели для него скрытый смысл.
- Алло! Бюро в Хартфорде, пожалуйста.
Он снова был самим собой, ему вернули любимую игрушку, которая для него
дороже, чем электрическая железная дорога для ребенка, и черты его лица
понемногу разглаживались, взгляд обретал значительность.
Продолжая говорить по телефону, Хиггинс видел через стекло своего
кабинета весь магазин, входящих и выходящих покупателей, три безостановочно
работающие кассы, целлофановые мешочки с овощами на белых мраморных полках,
огромные подносы с мясом в мясном отделе, где на каждом бифштексе или
отбивной красовались этикетки с ценами, груды разноцветных консервных банок,
хлебный отдел, молочный отдел с пятьюдесятью двумя сортами сыра.
- Алло! На проводе Уильямсон.
Свою фамилию он не называл: это так же не нужно, как на военной службе.
Хиггинс не счел бы за обиду представиться по-армейски: "Говорит пост двести
тридцать три".
Он участвовал в войне, но в тыловых частях, и служба оказалась для
него, в сущности, продолжением мирной жизни. Он искренне рвался в бой,
мечтал попасть туда, где дрались другие, - на Филиппины, в Северную Африку,
в Италию.
Вместо этого его в звании сержанта отправили инструктором в лагерь -
сперва в Вирджинию, потом в Южную Англию.
Может быть, ему не прощают именно этого? Мысль словно обожгла его -
такое никогда не приходило ему в голову. Хиггинс вспыхнул: опять
несправедливость! Он четыре раза просился в действующую армию; четыре раза
ему отвечали, что он принесет больше пользы на своем посту. За несколько
дней до высадки в Нормандии Хиггинс был ранен, но не в бою - просто рядом с
лагерем взорвалась "фау-2".
Его тогда представили к награде вместе с тремя другими пострадавшими
при взрыве, а того, который погиб, наградили посмертно. Хиггинсу нечего
стыдиться за свои военные годы: и тогда он делал все, что мог. Он не
напрашивался в Легион - его туда пригласили, потом назначили секретарем, а в
прошлом году, в день Памяти павших[3], даже доверили нести знамя на параде.
Неужели и это могло вызвать злобу против него?