"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

Старый Люнель овдовел, и ему было пятьдесят, когда он женился на
Анне. Дом уже в ту пору обладал своей нынешней физиономией. Тетя вошла в
него тихо, смиренно склонив голову.
Наверняка Люнель в согласии с Евангелием решил, что нехорошо человеку
быть едину!
И все-таки он один у себя в доме, один в мастерской, один с горбуном,
один на кухне, где спит или притворяется спящим, улыбаясь в бороду с
утра до вечера. Улыбка тети Анны - это ужасная улыбка праведницы: в ней
читается нарочитое милосердие, доброта, которая знает себе цену и
восхищается собою.
А улыбка старика Люнеля? Она говорит о том, что он предпочел
самоустраниться, схорониться в уголке под уютным прикрытием собственной
глухоты!
Он нас не целует. Когда мы, племянники или племянницы, подходим к
нему, он делает мягкое, но непреклонное движение рукой, как бы отстраняя
нас. А если мы заглянем к нему в мастерскую, он тут же выдает нам по
белому ивовому прутику, чтобы мы поскорей ушли играть.
- Иисус-Мария!-вздыхает тетя, косясь на Дезире.
О чем это напела ей Анриетта? Снова о "самом необходимом"?
Варят кофе. Лину посылают за пирожными.
- Ну нет, Анна! За нас я заплачу сама... Анриетта роется в кошельке.
- Не то в следующий раз мне совестно будет к тебе идти.
После полдника на тротуар перед домом вынесут стулья.
- Не сыграешь ли нам, Лина? - жеманится Анриетта. - До чего же я
люблю музыку!
Окно гостиной отворяют, чтобы слышать, как Лина играет и поет "Пору
черешен".
Воскресенье течет дальше. На воде канала играют блики. Мимо идет
пьяный. Тетя Анна вздыхает, потом заговаривает о сыне Эмиле. Он
студент-медик и нынче вечером куда-то ушел с друзьями. Снова вздох.
- Я каждый день молюсь, чтобы он не утратил добродетели, - говорит
она по-фламандски. - Вот вырастут у тебя сыновья, тогда ты меня поймешь.
Мама смотрит на меня. Тени в глубине листвы густеют. Выстрелы в тире
все реже. Люди с букетами полевых цветов ждут трамвая: он приезжает из
города и после остановки разворачивается в обратную сторону.
А мы - поедем ли мы сегодня на трамвае? Или, чувствуя во рту привкус
пыли, потащимся пешком через всю набережную, потом через мост Могэн,
улицу Провинции и площадь Конгресса?
Мой братец опять намочил штанишки. Анриетта вне себя.
- Боже мой, Анна, тебе от меня одна морока. Придется их подсушить.
В доме зажигают газ.

9 июня 1941, Фонтене
День уже кончился, ночь не наступила. Мир непоправимо сер, и кажется,
что это уже навсегда - не переход от света к тьме, а вечная серость, на
смену которой не взойдет ни солнце, ни луна, ничего не будет, кроме
бесцветной пустоты, в которой витают утратившие устойчивость предметы и
живые существа.
Краски становятся грубей, линии четче, углы резче Шиферная крыша на
монастырской школе остра как лезвие и отливает сталью. Зеленые ворота