"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

собой командовать, стыдно за себя и за нас, словно мама взяла да и
продала нас всех за пятнадцать франков в месяц этой явившейся из России
особе.
Анриетте, пожалуй, тоже стыдно, да к тому же и страшновато, но она
изо всех сил это скрывает.
- Пора укладывать детей.
- Спокойной ночи, отец.
- Спокойной ночи, сын.
Дезире чертит большим пальцем крестики на лбу у меня и брата - так
крестил его самого на ночь старый Кретьен Сименон, а того - его отец.
- Не шумите на лестнице.
Мы минуем загадочную дверь, за которой происходит какое-то движение.
Поднимаемся в нашу мансарду, где всю ночь горит ночник, похожий на
лампаду дарохранительницы. От его пламени по комнате пляшут тени, как на
хорах пустой церкви.
Мы с Кристианом спим в одной постели. Жмемся друг к другу, как
цыплята. Мама спускается: родители спят на первом этаже, так что теперь
нас с ними разделила эта иностранка.
В шесть утра Анриетта уже на ногах. На весь дом гремит уголь, потом
кочерга в кухонной печи.
Сколько помню, в наших печах вечно не было тяги. Сколько помню, я
всегда слышал, еще лежа в кровати, отзвуки ежеутренних схваток моей мамы
с печью, а потом чуть позже до меня доносился характерный незабвенный
запах керосина, который лили на не желавший разгораться огонь. Это
сопровождалось вспышкой, сильным притоком воздуха, иногда язык пламени
даже вырывался из поддувала, и я знал, что бывали случаи, когда женщины,
лившие керосин в огонь, сгорали живьем. Помню "Малую иллюстрированную
газету" с кошмарными цветными картинками - я ее видел в киосках:
"Мать семейства превратилась в живой факел..."
Но я опять погружаюсь в дрему, и скоро в мою мансарду проникает уже
другой, тоже привычный запах. Пахнет кофе, который мололи перед тем в
кофейной мельнице, потом доносится запах шипящего на сковороде сала. К
нашему появлению на кухне Анриетта заливает его яйцами.
Интересно, встала ли иностранка? Завтракала или нет? Невольно
напрягаем слух, стараемся говорить потише. Слышно, как над головой ходят
мелкими мышиными шажками, потом внезапно дверь наверху отворяется и с
грохотом захлопывается.
Мы не привыкли к тому, чтобы двери грохотали.
Жилица спускается. Может быть, заглянет к нам? Анриетта уже растянула
губы в улыбке и подбежала к кухонной двери, убедившись сперва краем
глаза, что на кухне как следует прибрано.
Но мы видим только спину и черную шляпку. Снова грохнула дверь - на
сей раз входная.
Наверно, сдавая комнату женщине, Анриетта надеялась, что та хотя бы
сама будет у себя убирать. Она открывает дверь к жилице, и ее охватывает
внезапное разочарование и чувство унижения: она чует запах, запах чужой
женщины, спавшей на этой разобранной постели, мывшейся в этом тазу,
полном мыльной воды, разбросавшей по мрамору умывальника скрученные
шарики черных волос.
На столе несколько книг, все по медицине. Расческа с обломанными