"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

неподалеку-улаживает какие-то дела на рынке. И если внезапно вернется,
скандала не избежать.
- Не желаю больше видеть твоих попрошаек-родственников!
Это неправда! Анриетте ничего не нужно. Она страдает, когда ей суют в
руку деньги, и еще больше страдает, глядя, как я пью гранатовый сироп.
Но Фелиси - единственная, не считая Валери и Марии Дебёр, кого
Анриетта понимает и кто понимает Анриетту.
Главная ее радость - делать подарки, у нее мания покупать тонкие
фарфоровые чашки с блюдцами в цветах. Сверток, перевязанный ленточкой,
приходится прятать.
- Сунь его в сетку.
Анриетте хочется сказать ей, что это уже десятая, двадцатая чашка,
что напрасно она делает нам такие подарки - все равно ведь ими страшно
пользоваться: уж больно хрупок фарфор.
Но Фелиси не помнит ничего. Это у нее, наверно, навязчивая идея.
Насчет Фелиси уже существует легенда, которая позже обрастет
подробностями. Если, невзирая на все предосторожности, люди все же
замечали, что она пьет, им объясняли:
- Молоденькой она страдала малокровием, и врач прописал ей для
поддержания сил крепкое пиво, крепкий портер с бычьей кровью. Она
привыкла, а потом...
Но разве Марта была малокровна? А Леопольд?
По несчастному стечению обстоятельств Фелиси вышла замуж за владельца
кафе, жила среди бутылок и стаканов, и спиртное всегда было у нее под
рукой!
В семье говорили:
- У Фелиси опять мигрень.
Сестры и братья больше не навещают. Только мы с Анриеттой украдкой
заглядываем в это кафе, такое чистенькое и уютное.
И вот однажды осенним вечером на улице Пастера, едва Анриетта зажгла
лампу под матовым абажуром, в дверь звонят два раза. Внизу шушуканье,
мама возвращается, всхлипывая, и тащит меня по людным улицам с редкими
желтыми или оранжевыми прямоугольниками освещенных витрин.
Ставни кафе закрыты. Мы входим через маленькую дверь, раньше я ее не
замечал. На сей раз тетки и дядья в полном сборе, некоторых я никогда
еще не видел. Они толпятся на лестнице, на площадке, в комнатах,
освещенных дрожащим пламенем газовых рожков.
Объятия, шушуканье, слезы. Обо мне забыли; я, такой маленький, совсем
затерялся в этом кошмаре и не понимаю, что происходит.
Ясно только, что все чего-то ждут.
На улице стук колес. Лошадь, фиакр. Дверь отворяют без звонка, и я
успеваю заметить широкий плащ кучера, тусклые фонари на экипаже, влажный
круп лошади.
- Минутку...
Входит человек. Это врач, за ним идут два верзилы. В пугающей тишине
они поднимаются по лестнице. Все застывают в полумраке, а из комнат
раздаются животные крики, стук опрокидываемой мебели, удары, шум борьбы.
Дерущиеся все ближе, вот они уже на лестнице, и все вжимаются в
стены, прячутся в дверях. Двое санитаров проносят извивающуюся и воющую
женщину, укутанную в белое.