"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

чтобы женам буржуа было где посидеть вечером за шитьем или вышиванием,
видя все, что делается на улице.
Однако некоторые домовладельцы пожелали добавить третий этаж - только
непонятно было, что с ним делать. Вот так мои родители и сняли эти две
комнаты на третьем этаже на улице Пастера. Не знаю, чувствуешь ли ты
этот оттенок. На первый взгляд - не все ли равно, какой этаж. А ведь
одно это способно изменить всю атмосферу детства.
Я сидел на полу между ножками перевернутого табурета, тяжелого
деревянного табурета, мама чистила его с песком, и немного песка всегда
приставало к дереву. Пол тоже оттирали песком. Как только мне в руки
попадал гвоздик, заколка для волос, кусочек спички, я принимался часами
выковыривать песок из щелей в полу, где он застывал, как замазка.
Окно было широко распахнуто, небо голубое. Мама гладила. Стук утюга,
приглушенный тканью, ни с чем не сравнимый запах шипящего под утюгом
влажного полотна...
В промежутках - другой шум, оглушительный, но все к нему настолько
привыкли, что не замечают, позади нашего дома, а мастерской Кентена,
молот бьет по железу.
Без четверти десять и без четверти три - взрыв пронзительных звуков.
Они подымаются, опадают, снова вздымаются, как волны: это отпустили на
перемену пансионеров монастырской школы, на улице Закона, метрах в ста
от нас.
Мой перевернутый стул - это, конечно, не стул, а тачка, тачка
зеленщика, который каждое утро проходит по нашей улице, дуя в дудку и
выкликая на местном наречии что-то вроде:
- Тошка цать пять тим кило.
Это значит: "Картошка двадцать пять сантимов килограмм".
Одновременно я играю и в другую игру. Это секрет, и я не выдал бы его
ни за какие блага в жизни. Я пристально смотрю в васильковую голубизну
неба. Смотреть надо по-особенному, сразу не всегда получается. Но в
конце концов на фоне кусочка неба появляется нечто нематериальное -
бесцветные, но отчетливые очертания, удлиненные, но всегда по-разному, и
кольчатые, как дождевые черви. Они поднимаются, чертят зигзаги. Изредка
на мгновение останавливаются, потом выходят из поля моего зрения. Долгое
время я считал, что это ангелы.
А над красной черепичной крышей встает дрожащий пар, начинается
неописуемое движение, приводящее меня в экстаз, и я таращу глаза, и в
результате не могу разглядеть ни одного предмета, когда наконец перевожу
взгляд внутрь нашей кухни.
Но самое главное, настоящее мое первое воспоминание- это мой первый
друг, каменщик: я гордо зову его "мой приятель".
Рядом с нами на последнем свободном участке нашего квартала
действительно строят дом. Посетив в последний раз Бельгию, я посмотрел
дату его постройки: 1904-1905.
Что происходит внизу - не знаю: мне не разрешают высовываться из
окна, да я и не могу. Шум сыплющегося песка, ломовые телеги, которые
подъезжают и отъезжают, иногда ржание лошади или стук копыт, мужские
голоса.
Удивительнее всего - видеть, как с каждым днем растут стены из
розового кирпича и старик каменщик с лицом розовым, как кирпичи,