"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

- Хрусталев, Рудман!..
Пацаны, путаясь в шинелях, спешат к капитану. Тот стоит возле грузовика
и говорит о чем-то со старшиной, показывая на них. Старшина кивает головой:
- Давай, лезь, недоростки!
Пацаны лезут в кузов, и машина трогается.
- Поторапливайся! - слышится команда.
Строимся и быстрым шагом идем через ворота и дальше к синеющему
неподалеку лесу. Когда приближаемся к нему, слышится прерывистое "гу-гу-гу".
Забытый холодок появляется где-то внизу живота.
- Воздух!
Рассыпаемся в подлеске среди мокрых кустов. Один из часовых, курносый
парень с белыми бровями, остается стоять с винтовкой в руке, озирается на
нас растерянно:
- Эй, куды вы, куды?..
- Ложись" твою мать! - говорит спокойно капитан, и тот поспешно
опускается на корточки, прячет голову в воротник шинели.
Бьют откуда-то зенитки в невидимое небо. Самолеты вываливаются из
невысоких туч прямо над станцией, входят в полупике - "мессершмитты". Бомбы
отрываются, описывают короткую медленную дугу. Неслышные разрывы, и только
потом вздрагивает земля. Когда-то я уже видел это. В сорок первом
прикомандированным к запасному полку пацаном-спецшкольником шел я по Украине
от летних лагерей на Куяльницком лимане почти до Ростова. Только все тогда
было иначе.
Почему-то твердеют у меня руки и слышу другой, знакомый гул. Четыре
слитые с облаками тени проносятся над нашей головой, ложатся в вираж. И еще
два, круто - с другой стороны. "Ла-пятые"!..
"Мессершмитты" - то ли семь их, то ли восемь - разлетаются в разные
стороны. Бомбы летят теперь куда попало. Одна ухает в лесу. Воют моторы на
форсаже. Это наши. Бой идет у нас над самой головой. Вздрагивает, будто
надламывается по длинному фюзеляжу немецкая машина и валится, дымя, куда-то
за деревья. Два "Лавочкина" делают разворот и, набирая высоту, уходят в
серые облака вдогонку за другими.
Перевожу дыхание. Шурка Бочков стоит на коленях с побледневшим лицом.
Правая рука у него, так же как и моя, где-то у солнечного сплетения. Левая -
на отлете. Как в кабине: на ручке управления и секторе газа. У Кудрявцева
руки сведены вместе. Он был стрелком-радистом на "Илах".
Заметив мой взгляд, Кудрявцев разводит руки, начинает отряхивать
шинель. Ему досталась танковая, короткая для его роста"
Весь день идем вдоль черной, с грязевым накатом дороги. По самой дороге
идти нельзя. В низинах и ямах бурая торфяная жижа наливается в голенища, не
говоря о бойцах, у которых ботинки. Да и движение частое на дороге: в ту
сторону - нескончаемый хвост трехосных, крытых брезентом "студебеккеров".
Нет-нет, мелькнет между ними еще довоенная заплатанная полуторка с
уложенными снарядными ящиками. Навстречу - одиночные машины. Перебинтованные
люди обязательно орут нам что-нибудь, машут руками. И хохот их непонятный,
общий. Вроде бы ничего смешного не крикнул здоровенный мужик в пилотке
поперек и с забинтованной до плеча рукой, но сам тут же валится от смеха, не
выпуская здоровой рукой борт машины. И внутри все хохочут - громко, до слез,
держась за борта, вскидывая к небу забинтованные руки, ноги. Из тех машин,
где люди лежат на дне кузова, прикрытые до подбородков шинелями, голосов не