"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

К вечеру, когда спадает жара, лезем на крышу. Нам негласно позволяется.
Лишь тюремные не делают этого: сами понимают свое положение. Еще пацанов мы
берем с собой. Вот уже третий день вокруг ровная степь, серая, с желтыми
пятнами колючки. Ночью вдруг пахнет морем и даже слышится прибой. Наутро все
та же степь, и верблюды стоят у горизонта"
Мы с Шуркой Бочковым сбрасываем рубашки, лежим на жесткой крыше,
обдаваемые жгучей паровозной пылью. Кудрявцев не снимает даже гимнастерки,
сидит, лениво привалившись к трубе утепления. Утром, когда приходится,
моемся у водокачки, пока паровоз набирает воду. В маршевых батальонах это не
разрешается. Из эшелона смотрят на нас без зависти, понимая наши нынешние
права. В вагонах у них поют песни. Мы не поем"
Остальное все происходит без задержки. Железный грохот прерывает
солнечный день. Сквозь мелькающие пролеты моста видна река. Темный косой
дождь сечет стенку вагона. Становится холодно и сыро. Вечером опять грохот,
только более долгий, устойчивый. И река шире: берега тонут в пелене дождя.
Когда мост кончается, вдруг открывается край неба. Закат тут совсем другой:
красный, в черно-синих тучах. Мы едем теперь прямо на этот закат.
Россия" На станциях женщины продают горячую картошку. Они суют ее к нам
в вагон мимо часовых. Одну только картошку. Стоит она недорого, но без соли.
Соль у нас есть. Мы едим и греемся.
Дождь уже не кончается. Красные и желтые полосы плывут вместе с нами.
Близкие деревья роняют листья, а в проемах видны поля, с которых убрали
хлеб. Потом все краски вдруг пропадают, остается только серая. Печные трубы
без домов то приближаются, то исчезают за дождевыми полосами. Черная вода
стоит вдоль пути.
- На триста метров немцы жгли от дороги, - говорит Кудрявцев. -
Белоруссия.
Ночью выгружаемся. Синяя лампочка горит где-то на разбитой станции.
Чтобы не окоченеть, бежим с часовыми строем по невидимой дороге. Тяжелая
грязь липнет к сапогам. Потом спим в сарае без света, и всю ночь со двора
доносятся команды. Где-то ревут танковые моторы. Потом они стихают и
становятся слышны далекие глухие удары.
Утром строимся во дворе. Не двор это, а военная зона километра полтора
в длину. Сейчас здесь тихо, лишь следы от гусениц остались в черной
непролазной грязи.
- Быстрее, быстрее разбирайся со своими, капитан! - кричит с
подъехавшего "виллиса" майор с красной повязкой на рукаве и коротко,
мельком, смотрит на небо.
Нам выдают шинели "б/у". Старшина на грузовике, который привез их,
поднимает каждую шинель, примеривает на глазок и бросает кому-нибудь из нас
подходящую по росту. Шинели разномастные: серые, розоватые и мягкие зеленые
- английские. Смотрю свою на свет и хорошо вижу через нее небо. Ворс вытерся
без остатка, и она, как старый мешок. Шурка Бочков трогает меня за руку:
- Смотри!
У его шинели, как раз на груди, кругло заштопанная дырка. Рассматриваем
спину: там все цело.
Где-то далеко все не прекращаются глухие равномерные удары, будто
вагоны на станции стукаются тяжелыми буферами. Время от времени кто-нибудь
перестает возиться с шинелью, прислушивается. Никто ни о чем не спрашивает.
Мы знаем, что это не вагоны.