"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

опять кто-то плачет. Лезу в угол, в темноту. Это, оказывается, пацаны.
Плачет старший, и не во сне, а с открытыми глазами.
- У него мать больная, - говорит младший, Вадик, и обращается к
напарнику:
- Ты не бойся, Линка за ней посмотрит. Продадут чего-нибудь, если что.
Линка - моя сестра. Мы в бараке с ними, в комнате одной. Днепропетровские"
Под утро опять стоим. Тишина такая, что, кажется, вся земля уснула.
Лишь где-то в лунном свете блеет козленок: должно быть, на разъезде. Тяжелый
грохот наваливается неожиданно, качаются вагоны. И проходит тоже сразу, как
будто исчезает из этого мира. Маршрутный наливной состав пропускается даже
раньше воинских.
Медленно, почти незаметно трогаемся. Кто-то касается моего плеча,
обрывая утренний сон.
- Тираспольский" Я это.
Пахнущий ветром и нефтью, тяжело еще дыша, укладывается рядом со мной
Иванов.
- В облаву попал. У самого вокзала, - говорит он и затихает.
Потом через некоторое время снова говорит возбужденно, торопясь все
объяснить. - Жена у меня в Ташкенте, понимаешь. На текстильном работает. Два
года девочке. Вот"
Смотрю в предутренней тьме на карточку. Молодая женщина с сильно
завитыми, как у Ладыниной, волосами, в платье с прямыми плечами, Иванов,
тоже в пиджаке с плечами и расстегнутой бобочке, смотрит куда-то, откинув
голову. И девочка между ними с широким лобиком вся подалась вперед. Ручка на
колене у отца.
- Верка обрадовалась. Ну, вот, солдат ты, говорит, - шепчет Иванов.
Утром на поверке, будто ничего не случилось, называют его фамилию.
Капитан только коротко здоровается с ним. И другие молчат, хоть все знают
про то, что отпускали домой Иванова.
Будто сломалось что-то между нами и тюремными после того, как вернулся
Иванов. Раньше Левка Сирота заискивал перед нами. Теперь он уже не боится
нас, сидит, как-то странно согнувшись в три погибели на нарах, и
рассказывает мне:
- Вот лафа была перед войной. По житомирской ветке или от Бахмача
работали. Сажусь в поезд: в чистой рубашке мальчик, даже платочек для носа.
По плацкарте, чин чином, никто и не скажет ничего. А под утро через другой
тамбур уже с чемоданом. Пахан у нас в Дарнице был. Посмотрит сверху на
чемодан и определяет: сто рублей тебе за него или двести, а то сразу
пятьсот. Знаешь, что тогда пятьсот рублей были!..
- Ну, а хозяин? - спрашивает Кудрявцев.
- Что хозяин? - не понимает Сирота.
- Да чей чемодан ты спер. Ему каково?
Сирота моргает короткими ресницами:
- Ну, а ты, когда парашют толкал?
- Дурак, он же казенный.
Капитан Правоторов теперь вовсе перебрался к нам: лежит на нарах с
закрытыми глазами, но не спит. К обеду уходит в офицерский вагон. Приходит
оттуда уже тяжелый: поднимается по железной ступеньке, стараясь точно
ставить ноги. Ужинает с нами из котелка. Хлебнет две ложки и снова ложится.
Никто у нас громко не говорит и не матерится при нем.