"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

шире, чем для одного человека. В каждом вагоне сержант с автоматом и
часовой. Снаружи на нашем вагоне кто-то мелом написал: ""дец немецким
оккупантам!" Это от души.
Взводным разрешено выходить. Стою и смотрю, как грузятся в другие
вагоны два обычных маршевых батальона: с оружием, минометами, боекомплектом.
На разъезде тут один только запасной путь, и вокруг голая степь. Командиры
торопят: крики из конца в конец эшелона, команды, ругань. На западе в
горячей песчаной мгле мутно расплывается солнце. Мы поедем в другую сторону.
Наш капитан подходит к вагону:
- Иванов!
Тот выпрыгивает на землю. Капитан Правоторов делает мне знак. Втроем мы
идем на другую сторону пути, мимо паровоза, к стрелке. Там лишь какой-то
железнодорожник возится с фонарем.
- В Ташкенте будем завтра к ночи. Найдешь нас там, - говорит капитан
Иванову.
Тот смотрит своим прозрачным взглядом и к чему-то прислушивается.
Рельсы гудят. Среди желтых холмов появляется черная паровозная туша. Она
стремительно растет в оранжевом диске заката.
- Смотри там" патруль!
Иванов утвердительно кивает головой.
Гром нарастает, и вот уже, полыхая горячим ветром, несутся мимо тяжелые
темные цистерны маршрутного. Иванов бежит рядом. Руку его дергает, рвет,
тело подхватывает ветер, он подтягивается и исчезает в будке между
цистернами. Через минуту ничего уже не видно, перестает дрожать земля,
рельсы затихают.
- Пошли, - говорит капитан.
Ночью, едем, потом долго стоим, опять едем. Качается фонарь у двери.
Кто-то плачет во сне, тонко скулит. Сапогом бы пустить, чтобы заткнулся.
Днем в открытую дверь задувает дым от паровоза. Сквозь летящие угольные
зерна видны сады, речка, прямоугольники кураги на крышах. Это же старый
город. Где-то тут за деревьями наш аэродром"
Больше не смотрю, протираю тряпкой засорившийся глаз. Не тряпка это, а
большой мятый платок из парашютной ткани. И буквы синие крупно вышиты в
углу: "Б. Т."- Борис Тираспольский. В мелких квадратиках шелка остается
черный след.
Едем уже без остановки. Закат теперь слева, поворачиваем к северу.
Поздно ночью яркие электрические огни поочередно высветляют внутренность
вагона. Щурим глаза от света. Наконец останавливаемся. По пустой платформе
гулко стучат сапоги.
- Ташкент, - говорит кто-то.
Все задвигались. В дверь к нам грузят мешки с хлебом, консервы,
заливают титан водой. Это воинская площадка, я здесь уже грузился когда-то.
Капитан неподвижно стоит напротив нашего вагона. Никого больше нет на
платформе. Трогаемся только к утру.
Потом еще долго стоим в Чирчике, в черте города. Как и в прошлое утро,
делается поверка. Лейтенант Ченцов опять не называет фамилии Иванова.
Выставляю голову из вагона, смотрю налево, потом на мост через пути: никого
нет. И капитана не видно. Трогаемся"
Мы поворачиваем все ближе к закату. Пламенно-желтые полосы наискось
ударяют в дверную щель, просвечивают вагон до самой дальней стены. Ночью