"Роберт Сильверберг. Книга Черепов" - читать интересную книгу автора

становится просто "Маком", но как прикажете называть юного Харкорта, когда
играешь в ринг-а-левио? Или что делать с девчонками по имени Палмер или
Чоут? Другой мир эти "правильные" американцы, другой мир. Развод! Мать
(миссис А. Б. В.) живет в Чикаго, отец (мистер Э. Ю. Я.) живет под
Филадельфией. Мои родители, которые в августе этого года собираются отметить
тридцатилетие семейной жизни, на протяжении всего моего детства кричали друг
другу: "Развод! Развод! Развод!" Хватит с меня, ухожу и больше не вернусь!
Обычная для среднего класса несовместимость. Но развод? Вызывать адвоката?
Да мой отец скорее объявит себя необрезанным. Да моя мать скорее войдет
голой в "Джимбелс". В каждой еврейской семье есть какая-нибудь тетка,
которая однажды разводилась, давным-давно, и сейчас мы об этом не говорим.
(Из воспоминаний подвыпивших родителей ты всегда все узнаешь.) Но никто из
тех, у кого есть дети. Ты никогда не увидишь здесь кучи родителей, которым
требуется очень сложное представление: позвольте вам представить мою мать и
ее супруга, позвольте вам представить моего отца и его супругу.
Тимоти не стал навещать мать, пока мы были в Чикаго. Мы остановились не
очень далеко от ее дома, в мотеле с видом на озеро напротив парка Гранта (за
номер платил Тимоти с помощью кредитной карточки - ни больше ни меньше, знай
наших!). Но он не стал ей звонить. Да уж, воистину теплые, крепкие отношения
в семьях гоев. (Позвонить, чтобы поругаться? Стоит ли?) Вместо этого он,
имея вид отчасти единственного владельца здешних мест, отчасти - гида
туристического агентства, потащил нас на ночную экскурсию по городу. Вот
башни-близнецы Марина-Сити, здесь вы видите здание Джона Хэнкока, там -
Институт Искусств, а вот - сказочный торговый район Мичиган-авеню. И
действительно, на меня, не бывавшего западнее Парсипанни в Нью-Джерси, все
это произвело впечатление. Но кто способен составить отчетливое и живое
впечатление о великой американской глубинке? Я ожидал увидеть Чикаго
закопченным и грязным, апофеозом унылости среднего запада, с семиэтажными
домами прошлого века из красного кирпича и населением сплошь из польских,
венгерских и ирландских рабочих в спецовках. Между тем оказалось, что это
город широких проспектов и сверкающих небоскребов. Архитектура здесь была
потрясающая: в Нью-Йорке нет ничего подобного. Остановились мы, конечно,
неподалеку от озера.
- Пять кварталов от берега - и ты найдешь безликий промышленный город,
которого ты так жаждешь, - пообещал Нед. - Узкая полоска Чикаго, что мы
видели - просто чудо.
На ужин Тимоти привез нас в свой любимый французский ресторан напротив
любопытной скульптуры в античном стиле, известной под названием "Водяная
Башня". Очередное подтверждение одной из максим Фицджеральда про очень
богатых: они отличаются от тебя и меня. О французских ресторанах мне
известно не больше, чем о тибетских или марсианских. Родители никогда не
водили меня в "Ле-Павильон" или "Шамбор" по торжественным случаям: по
окончании школы меня повели в "Брасс-Рейл", а в день получения стипендии - в
"Шраффт", где обед на троих обошелся долларов в двенадцать, а я был на
седьмом небе от счастья. В тех редких случаях, когда я приглашал на обед
девушку, пиршество всегда ограничивалось пиццей или кунг-почи-динг.
Меню во французском заведении, выпендреж с золотыми тиснеными буквами
на листах пергамента размером с газету, представляло для меня непроницаемую
тайну. А мой однокурсник, сосед по комнате, Тимоти свободно ориентировался в
этих каббалистических надписях, предлагая нам отведать quenelles aux