"Дэниел Сильва. Убийство в Вене ("Габриель Аллон" #4)" - читать интересную книгу автора

молитвенные книги сожжены на кострах. Первого апреля сто известных
общественных деятелей и деловых людей были отправлены в Дахау. Пятьсот
евреев предпочли умереть, лишь бы больше ни одного дня не терпеть унижений
от нацистов и их австрийских союзников - в том числе семья из четырех
человек, жившая рядом с Клайнами.
- Они убивали себя друг за другом, - сказал Клайн. - Я лежал в постели
и все слышал. Выстрел - вслед за ним рыдания. Снова выстрел - снова рыдания.
После четвертого выстрела уже некому было плакать, кроме меня.
Больше половины членов общины решили уехать из Австрии в другие страны.
Среди них был и Макс Клайн. Он получил голландскую визу и переехал туда в
1939 году. Меньше чем через год он снова окажется под нацистским сапогом.
- Мой отец решил остаться в Вене, - сказал Клайн. - Понимаете, он верил
в силу закона. Он считал, что если не будет нарушать закон, то все будет в
порядке и буря постепенно уляжется. А стало, конечно, хуже, и когда он
наконец решил уехать, было уже поздно.
Клайн попытался налить себе еще чаю, но рука у него сильно тряслась.
Габриель налил ему чай и осторожно осведомился, что стало с его родителями и
двумя сестрами.
- Осенью сорок первого года их отправили в Польшу и поместили в
еврейское гетто в Лодзи. В январе сорок второго года их перевезли в
последний раз в лагерь Челмно для уничтожения.
- Ну, а вы?
Клайн горько усмехнулся:
- А я? Та же доля, только другой конец. В июне сорок второго года был
арестован в Амстердаме, потом отправлен на восток - в Аушвиц. На
железнодорожной платформе, полумертвый от голода и жажды, я услышал голос.
Мужчина в тюремной робе спрашивал, нет ли среди приехавших на поезде
музыкантов.
Клайн ухватился за этот голос, как утопающий за соломинку. "Я
скрипач", - сказал он человеку в полосатой одежде. "А у вас есть
инструмент?" Клайн приподнял потрепанный футляр: единственное, что он взял с
собой из Вестерборка. "Пошли со мной. Сегодня у вас счастливый день".
- Счастливый день, - с отсутствующим видом повторил Клайн. - Следующие
два с половиной года я и мои коллеги играли, когда больше миллиона человек
растаяли дымом в небесах. Мы играли на отборочной платформе, помогая
нацистам создать у вновь прибывших впечатление, что они приехали в приятное
место. Мы играли, когда ходячие мертвецы шли в раздевалки. Мы играли на
дворе во время бесконечных перекличек. Утром мы играли, когда узники
отправлялись на работу, и к вечеру, когда они, спотыкаясь, смертельно
усталые, плелись в свои бараки, мы тоже играли. Мы играли даже перед
казнями. По воскресеньям мы играли для коменданта и его команды.
Самоубийства постоянно разрежали наши ряды. Вскоре один только я работал на
платформе, выискивая музыкантов, чтобы пополнить оркестр.
Однажды воскресным днем - "Это было где-то летом сорок второго года, но
извините, мистер Аргов, я не помню точно числа" - Клайн шел к себе в барак
после воскресного концерта. Сзади к нему подошел офицер СС и швырнул его на
землю. Клайн поднимается на ноги и стоит по стойке "смирно", избегая
встречаться взглядом с эсэсовцем. Он все же видит его лицо и понимает, что
встречался с этим человеком раньше. Это было в Вене, в Центральном бюро по
эмиграции евреев, но в тот день этот человек был в отличном сером костюме и