"Роберт Сильверберг, Харлан Эллисон. Песенка, которую пел зомби " - читать интересную книгу автора

остановилась, и мое искусство остановилось, и я ни к чему больше не
принадлежу, к искусству - в первую очередь. Потому что оно всегда одно
и то же. Одни и те же ноты, одни и те же ходы, те же высоты. Я
притворяюсь, что делаю музыку, как вы сказали. Притворяюсь.
- Но я не могу...
- Можете. Подойдите и сядьте, обсудим это спокойно. И вы сыграете
для меня.
- Сыграю для вас?
Бек протянул девушке руку, и она протянула ему свою, но вдруг
резко отдернула ее и спрятала за спину.
- Вы должны сыграть мне, - сказал он спокойно. - Я не могу
позволить прикончить себя первому встречному. Это событие большое и
важное, понимаете? Не для первого встречного. Поэтому вы мне сыграете.
- Бек тяжело поднялся на ноги, вспоминая Лизбет, Шарон, Доротею.
Никого из них больше нет. Остался только он, точнее, часть его -
старые кости, высохшее мясо. Дыхание, потерявшее свежесть, словно
воздух из египетских пирамид. Кровь цвета пемзы. Звуки, лишенные слез
и смеха. Звуки и ничего больше.
Он направился на сцену, и девушка пошла за ним - туда, где стояло
неубранное ультрацимбало. Он протянул ей свои перчатки, сказав:
- Так как они не ваши, я сделаю на это скидку. Сыграйте лучшее,
что вы умеете.
Девушка медленно натянула перчатки и расправила их.
Она села за пульт. Бек увидел испуг на ее лице, испуг и экстаз.
Ее пальцы взлетели над клавишами. Опустились. Боже, Девятка Тими!
Звуки лопнули, словно почки, и взмыли вверх, и испуг исчез с ее лица.
Отлично. Отлично... Он играл это не так, но все верно, все верно. Она
пропускала ноты Тими сквозь _свою_ душу. Потрясающее исполнение.
Иногда она фальшивила, но почему бы и нет? Не свои перчатки,
отсутствие времени на подготовку, необычные обстоятельства. Но как
удивительно она играет. Зал совершенно заполнился ее музыкой. Он сам
перестал быть критиком; он стал частью этой музыки. Его пальцы
задвигались, мускулы вдруг ожили, руки и ноги его сами потянулись к
педалям и прессорам, стараясь задействовать эти части инструмента.
Словно он сам играл через нее. Она продолжала играть, взмывая все выше
и выше, избавляясь от последних остатков своей нервозности. Она играла
во всю мощь. Еще не совсем законченная артистка, но как хороша, как
удивительно хороша! Она заставляет петь этот величественный
инструмент. Она использует все его скрытые резервы. Она видит
партитуру намного глубже, обостряет музыку до предела. Да! Вот это
музыка! Она поглотила его целиком. Способен ли он еще плакать?
Функционируют ли еще его слезные железы и протоки? Это удивительно,
невыразимо, фантастически красиво. Он уже за эти пятнадцать лет и
забыл, что такое может быть. Он за все это время никогда не слышал,
чтобы кто-нибудь играл более менее долго. Семьсот четыре дня. Вставать
из могилы, тащиться на все эти бессмысленные выступления. И вдруг -
вот это. Возрождение музыки. Такое бывает только один раз - единство
композитора, инструмента и исполнителя, щемящая тоска, выворачивающая
всю душу наизнанку. Для него. Последний раз. Закрыв глаза, он проиграл
всю вещь с начала до конца ее телом, ее руками, ее душой. Когда звуки