"Т.А.Шумовский. У моря арабистики " - читать интересную книгу автора

Каталя, катталя, кааталя, акталя... такатталя, такаа-таля... инкаталя,
иктаталя... икталля, истакталя...
На тексте постепенно запоминались "породы" и их производные, падежи,
залоги, наклонения. Знания росли, но чем больше близилась весенняя сессия,
тем более росло мое волнение: вдруг сорвусь на зачете, не запомнив нужной
грамматической формы? Чем шире знания, тем их труднее объять. Аллеи
Кронверкского парка часто видели меня в эту тревожную весну с печатной
"Грамматикой литературного арабского языка", созданной Юш-мановым пятью
годами ранее. В этом пособии, сразу по выходе ставшем библиографической
редкостью, я впервые увидел мощь юшмановского ума: море арабского языка,
одного из самых богатых и трудных языков мира, содержимое множества
средневековых фолиантов, громадная палитра звукосочетаний - все это было так
переработано в мозгу тридцатилетнего ученого, что для полного изложения
материала ему хватило объема небольшой книжки. Но эта книжка - труд
математика: схемы, формы, четкие, лаконичные фразы. Ее идея: жизнь язы-
11 ка, его будто бы стихийное иррациональное развитие подчиняются
точным и неотвратимым законам.
Экзамены прошли хорошо. Осенью на втором курсе мы перешли к чтению
современной арабской прессы. Наша группа к тому времени подтаяла: из
пятнадцати человек четыре перешли на специальность с более ясной
перспективой.
Трудности языка тоже испытывали нас. Две газеты: "Мать городов" из
священной Мекки и "Хадрамаут" с индонезийских берегов содержали материал
столь же обильный, сколь и малопонятный для слабо знакомого с языком и
реалиями арабской жизни. Не говоря уже о том, каким камнем преткновения на
первых порах являлись для нас европейские слова в передаче арабскими
буквами, сам переход от опробованной десятилетиями небольшой хрестоматии со
словарем к широким и неизведанным газетным листам создавал психологический
барьер, взять который можно было лишь постепенно и при достаточной
целеустремленности. Я подолгу бился над каждым словом своих переводов; после
многих часов изнурительного труда удавалось перевести лишь маленькую статью.
А хотелось быстрых результатов, и нетерпение росло. Не думалось о том, что
корень, чтобы поднять на себе дерево, должен мужать неторопливо, как и все в
природе. Был я молод, горяч, нетерпелив, и от возникших трудностей стали у
меня опускаться руки. Я заставлял себя заниматься ежедневно, упрямо штурмуя
неподатливые фразы. Но от этого нервного штурма наступила усталость; блеск
арабского языка для меня потускнел, в утомленный мозг стало прокрадываться
разочарование. Это было страшно. "Но ведь я всегда стремился именно к этой
специальности,- думалось мне,- трудности временны, они отступят перед волей,
нужно только работать и работать... Но где взять столько сил, где?.." Да,
нужно заниматься... И я занимался каждую свободную минуту. Однако мрачный
фанатизм не может быть долговременным помощником воли; для ее торже^ ства
нужна светлая одухотворенность.
И Юшманов мне ее дал. Он незаметно следил за мной и пришел на помощь в
самую трудную минуту. Не было никаких расспросов, увещаний, внушений,
никаких дополнительных занятий, мое достоинство не было принижено ни словом,
ни намеком. Николай Владимирович


12