"Т.А.Шумовский. У моря арабистики " - читать интересную книгу автора

нию. На душе было легко и радостно, туда проникал какой-то еще неяркий,
но сильный свет, излучаемый нашим преподавателем; предстоящие трудности
перестали казаться неразрешимыми - чувствовалось, что при Николае
Владимировиче все это не так страшно, он-то сможет терпеливо и понятно
объяснить все это, его безграничное добродушие - отзвук отзывчивой души:
если будешь заниматься, он не даст тебе пропасть, все будет хорошо...
Хорошо... Хорошо!
Только не обольщаться, не обольщаться, чтобы потом не разочароваться.
Посмотрим... Посмотрим дальше, что за человек этот доцент Юшманов...
Доверие... Как хочется доверять... А не раздавит ли он впоследствии твои
мечты стать арабистом, арабистом-медиевистом? Не обернется ли его
общительность, его заразительная веселость жизнелюба равнодушием к тебе,
стремлением избавиться от тебя, когда начнешь не успевать, отставать от
других? Николай Владимирович, путь студента неровен, вы это должны знать...
Каким вы станете, если я начну спотыкаться? Арабский-то язык, кажется, не из
легких, ох, совсем не из легких...
Резкий звонок за дверью прерывает мои мысли. Юшманов попрощался и
вышел.
- Ну и ну! - говорят у доски, сгрудившись.
- Да, хлебнем, ребятушки! Буквы-то, буквы, я почти ничего не
запомнил...
- Ну, буквы что, постепенно усвоятся! А вот когда пойдет грамматика...
Грамматика, братцы, в каждом языке трудна, а уж здесь... запомни где что, и
как читается, и как пишется, тут целая абракадабра... Лошадиную голову иметь
надо...
- Видать, башковит наш доцент, а сам смахивает на булочника...
- Немецкий булочник, ха-ха! Кто-то в упоении декламирует:
И немец-булочник не раз Уж открывал свой (Васисдас.
* * # Занятия за занятиями...
Мы все больше привыкаем к Николаю Владимировичу. Он совсем не
официальный, "застегнутый на все
Ю
пуговицы", он домашний. С ним легко и просто. Весь
он, пронизанный каким-то внутренним сиянием, всегда светел и
жизнерадостен. Скажет шутку и первый смеется так заразительно, что не
сдержать улыбки, вызванной подчас не столько самой шуткой, сколько радостью
общения с умным и веселым человеком. А сложные законы арабского языка он
излагает с такой непринужденностью подлинного мастера, что не раз думаешь:
вот искусство! И подступает комок к горлу от гордости за него, за Ленинград,
за всю нашу науку.
Человечность Юшманова вдохновляла и обязывала; было стыдно не
приготовить урока. Атмосфера доброжелательства, царившая на занятиях, тоже
помогала усваивать трудный материал. В середине первого курса мы уже
довольно бегло читали несложные фразы в хрестоматии Гиргаса и Розена, по
которой училось не одно поколение русских арабистов, делали сносный сырой
перевод. Грамматика действительно была трудна, особенно когда начались
"породы", своеобразная категория, отсутствующая за пределами семитских
языков. В. Каверин в своих "Вечерах на Васильевском острове" дает место
студенту-арабисту, исступленно вталкивающему в свою память эти "породы":