"Станислав Шуляк. Кастрация" - читать интересную книгу автора

человеческого духа. Алейжадинью. Маленький калека из Вила-Рики. Архитектор,
скульптор, прикреплявший инструменты к перчаткам на руках, поскольку все
тело его и руки были изуродованы проказой. Вот образец невероятной гармонии
в творчестве, смысла и порядка. Но речь здесь скорее, как понимаешь, о
трагическом стечении обстоятельств, о проигрышном билете Провидения, а не о
насильственном, сознательном вмешательстве в человеческое тело, не о
конструировании нового... Соответственно, здесь и результат менее
предсказуем, менее запрограммирован. Что же до меня - так я в изобретении
всех искусств более всего ценю неисчерпаемость дара размеренности. Ты еще
можешь, конечно, сказать, что кровопролитные религиозные или ритуальные
вивисекции возможны только до определенного уровня цивилизованности, отнюдь
не везде превзойденного, наше же сообщество вроде бы уже достаточно
превзошло этот уровень. Верно. Но ведь, ты вспомни, сколь редкостные
перспективы откроются перед тобой после этого. Вспомни, что из многих тысяч
твоих сверстников выбор пал именно на тебя. О, я понимаю, конечно, что с
моей стороны будет бестактностью напомнить тебе, что ты сам согласился на
эту операцию, но это так. Согласился осмысленно, взвесив все за и против...
Мы все уважаем тебя за твое решение, и - да! - если хочешь, возлагаем на
тебя большие надежды. - Он замолчал на минуту. В условиях хрупкости боли.
Замолчал. Слушаю. У него из галстука, замечаю я, торчит одна нитка, зацепил
за что-нибудь галстуком и вытянул небольшую петлю. Вознаграждена теперь
совершенно настойчивость моя. Как пес над костью. А он замолчал и скосил
глаза вниз, отыскивая, что привлекло мое внимание. Сумятица победившего.
Кажется, все же не обнаружил у себя этой нитки. Поединок мелочности. Слышно
часы. Тик-тик-тик... Одна мысль теперь у меня со странной навязчивостью, сам
себе не могу объяснить... Образ-репей. Представляю себе с особенной
отчетливостью ток крови в его организме. Артерии на его шее. Ток крови в
сосудах глаз. В артериях бедер. Затекает в сосуды ступней, укрытых его
щегольскими ботинками. Вероятно, думает теперь о том времени, которое сможет
еще мне уделить. Она не просто образцова, его кровеносная система, она
пример, как и его респектабельность, для всякого, пришедшего к нему за
медицинской помощью. Вырабатываю в себе способность к новому косноязычию, во
всякой фразе, во всяком знаке препинания смысла. Отчего-то труднее дышать.
Он лжет мне теперь так же, как и нитка, торчащая из его галстука.
- Спокойнее, мой мальчик, - говорит он. Когда это он мог оказаться с
другой стороны, думаю я, совсем не там, где я только что видел его?! - Не
хочешь ли воды, мой милый? Ты что-то бледен немного. Дать тебе воды? - еще
раз спрашивает. Не успеваю осмыслить воочию увиденное чудо. Он склоняется
надо мной, всматривается в мое лицо, будто что-то силится рассмотреть за
стеклом. Господи, да он же теперь улыбается, с ужасом думаю я.
Всматривается. Немного неприятно. Хотя обычно выношу безо всякого смущения
какие угодно формы любопытства в отношении себя.
- Не нужно воды, - твердо говорю я и встаю. Как будто отшатывается от
меня. Сильно шумит в висках, и колотится сердце. Там тоже работа без
передышки. Мой склад ума и опрометчивости. Тик-тик-тик... Стоим оба. Я
теперь - сердце. Без устали.
- Самое главное теперь - твоя воля, - говорит мне этот лжец, кажется,
переводя дыхание. Мы одного роста и одних понятий с ним. Собираюсь делать
шаг, если только меня не станет задерживать свет из-за жалюзи на его окне. -
Все-таки лучше бы тебе воды. И покой. Сегодня только отдыхать, никаких