"Станислав Шуляк. Кастрация" - читать интересную книгу автора

получился такой замечательный дуэт. Я похвалил игру аккомпаниаторши, и было
видно, как приятен хозяйке дома успех ее родственницы.
Появился Марк. Он хотел увести меня от толпы моих внезапных и
неумеренных почитателей, из-под обстрела назойливых гаубиц восторга, но нам
уже, кажется, не суждено было остаться с ним наедине во все продолжение
сегодняшнего вечера. Хороводы танцоров благодарности. Мир еще прославится
податливостью, принужденный к шествиям в направлениях упадка. Вблизи. Мы
выходим на террасу. Смеркается. Небо уже достигло такой степени безнадежной
пасмурной синевы, за которой ночь свободно вступает на подготовленную
специально для нее почву. Мы с Марком присоединяемся к небольшой компании, в
которой моложавый, с энергичными жестами профессор юриспруденции
рассказывает о своих впечатлениях после недавней продолжительной поездки по
Испании. Пасьянс-повествование. Образы строит из кирпичиков ностальгии и
находчивости. Морские камешки во рту. Он оказался превосходным рассказчиком,
слушать его было одно удовольствие. Нарцисс-мозг. Я вспомнил о своей
художнице, отделился от этой компании, думаю, что увлеченные рассказом
профессора не заметили моего исчезновения, и отправился на ее поиски. Я не
нашел ее нигде, ни на террасе, ни в гостиной, только недавний собеседник
художницы возился с ее хином, а самой женщины не было. Я подумал, что вполне
возможно, у нее теперь роман с этим мальчиком, а почему бы и нет?! Гостиная
наполнена оживленными голосами. Я встретился взглядом с племянницей хозяйки
дома, она все еще сидела за роялем и играла известное шумановское "Warum?"
Тень улыбки промелькнула на ее лице. Время в ощущениях украшено ремеслом
какого-то трагического маляра. Поимка.
Журналист развалившись сидит в кресле в окружении женщин и двумя
пальцами держит рюмку с коньяком около своих губ. - Вы совершенно правильно
сделали, что обиделись тогда на меня, - кричит он мне издалека, подняв рюмку
к самым глазам, будто собираясь пить за мое здоровье. - А я все равно уважаю
вас. Эти ваши превосходные рассуждения cum grano salis... A?! "Mein Arm
gehort dem Vaterland, mein Herz der holden schцnen!.." - победоносно гремит
он, дирижируя самому себе рюмкой, из которой едва не выплескивается коньяк
ему на брюки. Это слова из последней бетховенской песни, которую я исполнял
сегодня. Я отвернулся.
- А вы ведь и мне обещали уделить несколько минут своего времени, -
слышу вдруг возле себя. Стратегическое значение снега. Навсегда.
Оборачиваюсь. Хозяин дома стоит и, слегка улыбаясь, смотрит мне прямо в
глаза. Чувствую внезапно, что какая-то мгновенная легкая необъяснимая
тревога шевельнулась у меня в сердце. Хотя, конечно, вовсе не связанная ни с
этим домом, ни с этим человеком, ни с его едва приметной улыбкой. Права
бесплодия. Трасса. Может быть, объяснение ее мне бы открылось совершенно
внезапно тоже, думаю я, вполне возможно, даже и годы спустя, в том случае,
разумеется, если бы мне довелось на такое время запомнить и нынешнюю
ситуацию и свое ощущение. Может быть, я бы тогда столкнулся с чем-то
похожим, это дало бы мне ключ. Может быть, это что-то такое из детства. Ныне
же придется оставить здесь свое "warum?" Я наклоняю голову в знак своего
согласия, хозяин дома кивает мне и ведет потом за собой куда-то довольно
долго.
Мы спускаемся по парадной лестнице, обходим ее кругом, за высокой
дубовой дверью, украшенной свирепыми золочеными масками, начинается
небольшой коридор со стенами, облицованными панелями мореного дерева, потом