"Станислав Шуляк. Кастрация" - читать интересную книгу автора

ума. Кокетничаю, впрочем. Жмых ощущений. Остающийся на живой точке.
Давильня. Материальность. Подножие бравады. Охотничий рог.
Я показываю ей отобранное, она разглаживает страницы рукой и, почти не
заглядывая в ноты, начинает быстро и уверенно играть. Замечаю сразу, что она
довольно сильная пианистка. Тем лучше, успеваю подумать я, и тоже вступаю
мгновение спустя. - Cortigiani, vil razza dannata, per qual prezzo vendeste
il mio bene?.. - Она иногда коротко посматривает на меня, стараясь угадывать
мои паузы, мои crescendo и ферматы. Кажется, у нас с ней неплохо получается,
видно, что и она тоже довольна нашим исполнением, хотя мы выступаем и без
единой репетиции. Ей удается очень точно подстраиваться под меня, она
прирожденный концертмейстер, и с легкостью нагоняет меня и осаживает, если я
уж слишком вырываюсь вперед. Такая податливость - она, должно быть, в ее
природе, думаю я. Наверное, она и в общении, и в постели такая же точно, у
меня только, конечно, уже не будет ни времени, ни возможности узнать этого.
- Ah! Ebben piango. Marullo... Signore, tu ch'hai l'alma gentil come il
core, dimmi tu dove l'hanno nascosta?.. * la? Non * vero?.. * la? non *
vero?.. * la? non * vero?..
Когда пианистка заканчивает играть, наши слушатели с живостью
аплодируют нам. Привычное тепло разливается по всей крови. Ведь это всего
только игра, пусть виртуозная, но только игра. Сегодняшнему суждено
сохраниться, и щупальцам его прорастать в будущем, благостном или
беспокойном. После мы еще исполняем отрывок из вердиевского же "Трубадура",
потом несколько песен Бетховена: "Opferlied", "La partenza", "Vom Tode" и
"Des Kriegers Abschied" - и каждый последующий номер, как мне кажется, наши
слушатели воспринимают со все возрастающим энтузиазмом. Хотя ничему и не
верю. Желчь разливаю, разматываю бархат. Бисер тоски. Опыт и подсознание -
суть непостижимая умственная недвижимость человека. Язык.
Сдержанная, строгая скорбность бетховенского "Vom Tode" неожиданно
совершенно захватила меня. Слова песни как-то странно смешались в сознании с
мыслью о предстоящем мне завтра испытании; мое увлечение, кажется, имело
отклик и у слушателей, а после троекратного повторения простой фразы: "Denk,
o Mensch, an deinen Tod! Sдume nicht denn Eins ist Not! Sдume nicht denn
Eins ist Not! Sдume nicht denn Eins ist Not!" - с жесткими внутренними
драматическими нагнетаниями - она как троекратный удар судьбы, эта фраза - я
вдруг заметил у некоторых женщин проступившие на глаза слезы. Мое волнение,
отразившееся от этих людей, возвратилось снова ко мне, создавая, наверное,
нечто подобное резонансу. Представители высшего полусвета. Впереди.
Мы закончили под рукоплескания. Я благодарю свою партнершу, целую ее
руку и отхожу от инструмента. Блеск его полировки вызывает во мне мгновенный
импульс неприязни, как и всякий порядок, ухоженность. Рабы бликов. Девушка
остается за роялем и еще некоторое время исполняет пьесы Шумана, но уже
соло. Меня окружают, рассыпая неумеренные восторги по поводу моего пения.
Весь линялый напыщенный кордебалет. Истинно. Хозяин дома, едва пробившись ко
мне, пожал мне руку и сказал, что я превосходно украсил их вечер. Все
подобные компании - сокровищницы стиля. Из хранилищ. Вечер содрогания. Он,
стоя подле меня, напомнил, что у нас с ним было еще одно пока неисполненное
намерение, но тут же добавил, что это можно сделать и чуть позже. Я не сразу
сообразил, о чем идет речь, но потом подумал, что, наверное, об осмотре его
коллекции сабель. Его жена сказала, что и прежде слышала много лестного о
моем голосе, но никак не могла предположить, чтобы у нас с этой девочкой