"Глеб Шульпяков. Фес (Роман)" - читать интересную книгу автора

руки. Когда сердце начинало стучать в горле, выскакивал наружу. Ледяная
ванна, душ, тщательное бритье - наполняя время мелкими заботами, ты просто
не думаешь, что ждет впереди. Зачем? Все и так складывается прекрасно.
По ночам купол над бассейном превращался в зеркало. Плавая на спине,
можно было любоваться собственным отражением. Правда, в нормальном зеркале
тело выглядело нелепо, даже уродливо.
"Кто придумал эти бугры и отростки? волосы?"
Обычные, для плавания, очки висели на крючке.
- Эй! - озирался. - Кто здесь?
Но раздевалка пустовала.
- Как обычно? - услужливо спрашивал бармен.
По телевизору шли новости, репортаж с похорон известного балетмейстера.
Следом давали президента. С театральной дрожью в голосе он выражал
соболезнования, ласково поглаживая столешницу дамской ладошкой.
"Наверняка холодной и влажной". Меня передергивало.
- Не ваши? - Это была уборщица.
Очки напоминали черный иероглиф.
В городе наступала ночь.

В городе наступила ночь, все ярче горели огни. Отраженные в стеклах
автомобилей, они затапливали улицу искусственным светом. Пленка этого света
покрывала желтым загаром возбужденные лица людей, занимающих места за
столиками; подсвечивала кокошники на фасаде театра и пузатые, похожие на
самовар, купола храма.
Самым популярным заведением на улице считалась терраса у памятника. Те,
кто успел занять места снаружи, давно тянули вино и коктейли. Остальных
ставили в "лист ожидания" и рассаживали внутри.
И вот ты садишься, заказываешь. Осматриваешься. Все эти люди, уверен
ты, опутаны гигантской паутиной; попали в одну невидимую сеть. То, как
нарочито громко они разговаривают, как элегантно, артистично держат
приборы - насколько вообще театральны их жесты и слова, - передает
возбуждение безнадежно обреченных людей.
"Откуда взялись эти дамы? - спрашивал я себя. - Эти девушки с
бронзовыми ляжками? Юноши в рубашках "Pink"? Мотоциклисты? Джентльмены в
льняных майках? Кто они? Чем занимаются?"
Люди, сидевшие у памятника, выглядели одинаково. Никакой разницы между
депутатом и парикмахером, светской дамой и проституткой не было.

У памятника произошло едва заметное движение, колебание мглы.
Сгустилась тень, другая - и от постамента отслоилась склещенная парочка.
Незнакомая девушка шептала художнику (я узнал его). Усевшись, он достал
блокнот, что-то нарисовал на листке. Та поправила маечку, одними губами
прочитала записку - и, улыбнувшись, выставила локти.
Я заметил на локтях ссадины, и мне захотелось оскорбить девушку.
Унизить, заставить плакать - чтобы пухлые губы скривились от боли. И я
понял, что завидую художнику. Ревную к собственному компаньону.
Что я вообще знал о нем? Кроме того, что он поступил в полиграфический
из Средней Азии? В середине девяностых, когда мы выпускали книги по
искусству, он сделал нам первую серию - броские, в западном стиле, обложки.
Когда гранты давать перестали, мы соскочили на коммерческие издания, и он