"Глеб Шульпяков. Фес (Роман)" - читать интересную книгу автора

под лестницей "Пушкинского" все, что у них имелось.
Гитарные пассажи, сонное бормотание вокалиста, перепады ритма - музыка
идеально выражала мою меланхолию и тревогу. Или этой музыкой мне просто
хотелось заглушить гул? Ровный и тусклый, он звучал в голове неотвязно, как
осенняя муха. Как вода, которую забыли выключить.
На фоне этого гула даже голос в телефоне казался нездешним.
"Да, все хорошо", - долетало с того конца.
"Нет, ничего не надо".
"Да, целую".
Она была безмятежна, а я чувствовал опасность. Неясную и потому еще
ббольшую тревогу. Мне хотелось кричать, звать на помощь - а на том конце
бубнил телевизор и шутили медсестры. Но когда она вешала трубку, что-то
недоговоренное оставалось в паузах между гудками.
Я запирал офис и выходил на улицу, в удушливый вечер.

Улица погружается в удушливый вечер. Такие вечера, неспешные и вместе с
тем взвинченные, наступают в Москве, когда лето на исходе и нужно догуливать
август на скорую руку. В это время машины идут под Кремль плотным потоком,
медленно. В раскаленном воздухе двоятся и наползают друг на друга огни. От
бульвара еще сигналят, нетерпеливо
и часто, но внизу мостовая уже очистилась, поток набирает скорость.
Она, эта улица, особенная и не похожа ни на одну в Москве. Дворцы,
храмы, рестораны и клубы стоят на ней бок о бок, и на секунду можно
представить, что ты в европейском городе; правда, только на секунду.
Около семи часов улица бурлит, не протолкнешься. У входа в
кафе-рюмочную толпятся курильщики. Напротив концертного зала высаживаются из
автобусов группы туристов. Они спешат на концерт и смешиваются с теми, кто
просто идет по улице. В это же время в храме заканчивается служба, и
прихожане тихо расходятся - кто на бульвар, кто к метро. И те и эти похожи
между собой. Так, словно их раздали из одной колоды, вынули из общей пачки.
А случайные люди попадают на нашу улицу редко.

Я всегда считал август неслучайным месяцем. Именно в конце августа
происходит нечто грандиозное, смена декораций. Исчезает одна сцена и
открывается новая. Наступает время, чтобы занять место, не пропустить шоу.
И вот ты не успеваешь, опаздываешь. Теперь он прозрачен, твой тоннель.
Ни шум толпы, ни колокола, ни консерваторские гаммы не могут уничтожить его
стены. Что бы ни происходило, мир остается снаружи.
А ты идешь по тоннелю дальше.
- Двадцать второй, пожалуйста. - Я протягивал карточку.
Девушка снимала верхний ключ, оголяя смуглый живот.
- Конечно! - Моментальная улыбка выдавала в ней новенькую.
Спортивный клуб построили во дворе Старого университета. Стеклянную
пирамиду воткнули в сквер, куда мы на лекциях бегали пить пиво. В сущности,
я плавал на месте собственной юности. Грустное совпадение, если вдуматься.
Поздно вечером клуб обычно пустовал. Никто не отражался в зеркалах, не
брызгался под душем. Не болтал в шезлонгах по телефону. Вода в бассейне
застыла, как стекло. Глядя на ярко-желтые ласты, на доски и полотенца, я
фантазировал, что мир пуст. И что люди, которые в нем жили, исчезли.
Сауна потрескивала, скрипела от жара. Я ложился, складывал на груди