"Василий Шукшин. Печки-лавочки" - читать интересную книгу авторахорошая, если ты человек хороший, мужик и так увидит. На вас же глядеть
муторно! Тьфу!.. В такие-то годы - работать да детей рожать, а вы с ума сходите. За Нюрой, за ее спиной, стали появляться мужчины пеннсионного возраста и тоже укоризненно смотрели. И молчали. - Мой вам совет: прекратите это и займитесь полезным трудом! Положительные мужчины за Нюрой захлопали. - Чтобы я этого больше не видела! Мужчины опять захлопали... Нюра проснулась, полежала немного и шепотом позвала: - Вань!.. Иван спал глубоким сном. Нюра встала, потрогала его на верхней полке... И опять легла. И закрыла глаза. Утром проснулся Иван с больной совестью. Проснулся и не поворачивался, лежал тихо. Профессор негромко рассказывал Нюре и Любе нечто далекое из юношества. - Я тоже был гордый! Я очень красиво выразился: "Не моя воля, что я родился под этой крышей, отныне моя воля в том, что я навсегда ухожу отсюда!" Во как сказал! Я был позер. В двадцать лет все позеры. - Почему все? - возразила Люба. - Все, без исключения, - подтвердил профессор. - Ну а дальше? - попросила Нюра. - Я ушел. Простите, уехал. - Она осталась. - Но вы же любили ее! - Да. Но себя я тоже любил. Себя я любил больше. Я ушел в Вологду, в Вологодчину, в деревню. Я стал учитенлем. Это было прекрасное время!.. Знаете, ближе к осени, когда с осины упадет первый лист, воздух в лесу - зеленый... - Что же дальше? - все не терпелось узнать Нюре. - Дальше... Я встретил там Машу... Свою Марью Иванновну. И все. - А Катя? - А Катя встретила своего... какого-нибудь Василия Ивановича - баш на баш. - А кто раньше встретил: Катя или вы? - спросила Люба. Профессор засмеялся. - Вот что значит - не романист я! - пропустил такую главу... Катя встретила первая. Я был очень далеко... в деревнне - с экспедицией. И там я узнал. И ушел в свою деревню. На этот раз я ушел пешком. Я шел пешком сто двадцать верст... - Что же, никто не мог подвезти? - Я не хотел. Я нес свое горе, страдал! Не на телеге же страдать. И, знаете, я правильно сделал, что протопал эти сто двадцать верст. Я не верю в скоротечные - в одну ночь - перерождения... Но в сто двадцать верст вологодских дорог я верю. Много я передумал всякого... Много понял. - Господи, прямо как в книге, - сказала завороженная Нюра. - Вот это-то я и понял главным образом: что все это - мое горе, мои |
|
|