"Василий Шукшин. Печки-лавочки" - читать интересную книгу автора

хорошая, если ты человек хороший, мужик и так увидит. На вас же глядеть
муторно! Тьфу!.. В такие-то годы - работать да детей рожать, а вы с ума
сходите.
За Нюрой, за ее спиной, стали появляться мужчины пеннсионного возраста
и тоже укоризненно смотрели. И молчали.
- Мой вам совет: прекратите это и займитесь полезным трудом!
Положительные мужчины за Нюрой захлопали.
- Чтобы я этого больше не видела!
Мужчины опять захлопали...
Нюра проснулась, полежала немного и шепотом позвала:
- Вань!..
Иван спал глубоким сном.
Нюра встала, потрогала его на верхней полке... И опять легла. И закрыла
глаза.

Утром проснулся Иван с больной совестью. Проснулся и не поворачивался,
лежал тихо.
Профессор негромко рассказывал Нюре и Любе нечто далекое из юношества.
- Я тоже был гордый! Я очень красиво выразился: "Не моя воля, что я
родился под этой крышей, отныне моя воля в том, что я навсегда ухожу
отсюда!" Во как сказал! Я был позер. В двадцать лет все позеры.
- Почему все? - возразила Люба.
- Все, без исключения, - подтвердил профессор.
- Ну а дальше? - попросила Нюра.
- Я ушел. Простите, уехал.
- А она?
- Она осталась.
- Но вы же любили ее!
- Да. Но себя я тоже любил. Себя я любил больше. Я ушел в Вологду, в
Вологодчину, в деревню. Я стал учитенлем. Это было прекрасное время!..
Знаете, ближе к осени, когда с осины упадет первый лист, воздух в лесу -
зеленый...
- Что же дальше? - все не терпелось узнать Нюре.
- Дальше... Я встретил там Машу... Свою Марью Иванновну. И все.
- А Катя?
- А Катя встретила своего... какого-нибудь Василия Ивановича - баш на
баш.
- А кто раньше встретил: Катя или вы? - спросила Люба.
Профессор засмеялся.
- Вот что значит - не романист я! - пропустил такую главу... Катя
встретила первая. Я был очень далеко... в деревнне - с экспедицией. И там я
узнал. И ушел в свою деревню. На этот раз я ушел пешком. Я шел пешком сто
двадцать верст...
- Что же, никто не мог подвезти?
- Я не хотел. Я нес свое горе, страдал! Не на телеге же страдать. И,
знаете, я правильно сделал, что протопал эти сто двадцать верст. Я не верю в
скоротечные - в одну ночь - перерождения... Но в сто двадцать верст
вологодских дорог я верю. Много я передумал всякого... Много понял.
- Господи, прямо как в книге, - сказала завороженная Нюра.
- Вот это-то я и понял главным образом: что все это - мое горе, мои