"Леонид Ефимович Шестаков. Всадники (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Но он вскочил на неоседланную Кушевку, хлестнул наотмашь ременным
поводом.
Кобыла с места пошла галопом.
- Дурно-ой! - неслось вслед. - Кобылу-у загуби-ишь!
За каких-нибудь десять минут рыжая Кушевка сделалась вороной от пота.
Роняя пену, она шла из последних сил.
Вот и Тавда! Широкая, быстрая. Утром была светло-голубая, а сейчас
текла черная, как деготь.
Пока скакал, Севка не знал, на что решится. Но, выскочив на берег,
сообразил: до переправы не хватит Кушевкиных сил. А если и хватит, он
застанет на мельнице одни головешки.
И Севка направил кобылу к реке.
У самой воды Кушевка остановилась, словно надеясь, что этот
сумасшедший ездок одумается. Животным инстинктом она понимала, что нельзя
ей в ледяную воду жеребой, измученной и горячей. Но всю жизнь она делала
то, что велели люди.
Чуть помедлив, кобыла ступила в воду. По колено... По брюхо... Вот и
нет дна.
Течение подхватило Кушевку, начало сносить. Быстро-быстро загребает
она ногами, плывет. Одна голова торчит. Вернее, не голова, а лишь уши,
глаза и ноздри.
Севку обожгло холодом. Стыд гонит его долой с лошадиной спины, а
страх не пускает, услужливо подсовывает в руки намокшую Кушевкину гриву.
Кобыла начала оседать, зачерпывая воду ноздрями и фыркая. Фыркнула
раз, другой.
Севка скатился в черную воду. Загребая правой рукой, левой стал
поднимать Кушевкину морду.
Помогло! Освободившись от седока и продолжая работать ногами, быстро
плыла кобыла вкось через Тавду, таща за собой Севку, который не слышал
теперь грома, не замечал полыхавших молний, даже не ощущал больше холода.
Держась за Кушевкину морду, загребая онемевшей рукой, Севка понимал, что
кобыла снова теряет силы, что и сам он уже не столько помогает, сколько
виснет на уздечке.
Кушевка наконец нащупала копытом дно и стремительно понесла к берегу
впившегося в уздечку Севку. Он сперва волочился по воде, но пересилил
себя, встал на ноги. Кружилась голова, трясло, стучали зубы.
Держась за повод, Севка кое-как выбрался на сухое и, бросив кобылу,
полез на крутой, поросший ивняком берег.
...Несколько мужиков суетились в панике на мосту. Пьяный Егор Лукич,
без картуза, в разорванной на груди белой рубахе, бился в руках брата,
хрипя, силясь вырваться:
- Пусти, Макар, сволочь! Убью-у!
- Держи, не пускай, сгорит! - голосила Степанида. - Господи, что ж
это деется? Господи!
Мимо них скользнул Севка. Как был во всем мокром, так и приложился на
бегу к занявшейся огнем двери, распахнул. Зашипело, изнутри ударило едким
дымом, и Севка, не дыша, кинулся в угол, к весам, где не раз оглушительно
храпел на порожних мешках Порфирий, когда напивался.
Но во всем верхнем этаже было пусто, хоть шаром покати! Нигде ни
мешков, ни мельника.