"А.Шопенгауэр. Введение в философию: Новые паралипомены " - читать интересную книгу автора

рассудительным; но предмет его воли, его конечную цель, рассудок не
определяет: поэтому опыт не делает ни мудрым, ни добрым.

Но все же рассудок должен иметь некоторое утешение, которое примиряло
бы его с тем, что волю определяет не он, а нечто другое, что человек,
вместо того чтобы действовать умно, действует мудро (и этого утешения он
ждет на своем собственном языке); такое утешение мы и находим в
догматической части всех религий; но так как оно не вполне удовлетворяет
рассудок, а он в то же время (по велению того, кому он принадлежит и кто
может думать, что недостаточность такого утешения происходит лишь
вследствие перевода на язык рассудка) в допущении его оказывается
необыкновенно сговорчивым, то он и называет это допущение верой. Ясно,
насколько безразлична догматическая часть всех религий и насколько она
походит на тот кусок, который бросают хищным зверям, чтобы избавиться от их
преследования, или на золотые яблоки Аталанты, и как она должна
сообразовываться со степенью умственного развития каждого народа, и как
поэтому новое направление времени требует новой религии. Но наивысшая сила
рассудка, вместе с тем наиболее опытная и развитая, не поддается более
укрощению; хищного зверя невозможно уже удержать брошенными ему кусками:
тогда его нужно убить; но для рассудка то, что лежит вне его области, не
имеет к нему никакого отношения, следовательно, оно - ничто и ничего не
может с ним поделать: если рассудок нужно убить, то он должен убить самого
себя (Кант называет это: положить самому себе границы). Самоубийство
рассудка - это "критика чистого разума", и законченная система критицизма
будет истинной и последней философией.


59


9
Почти всегда существовало мнение, что задача философии состоит в
отыскании чего-то глубоко скрытого, отличного от мира, закрытого им и
лежащего в его тени. Такое мнение происходило оттого, что во всех науках
явления даны открыто и требуется лишь отыскать скрытые, лежащие за ними
основания: будут ли это причины, или основания познания (общие понятия и
более узкие, им подчиненные, обнимающие явления и классифицирующие их,
подобно тому как Кювье образовал их для зоологии), или мотивы и основания
бытия - безразлично. Думали, что с философией дело обстоит точно так же, и
считали ее поэтому наукой. Иначе и не могло быть, пока царило заблуждение,
что закон основания будет существовать даже в том случае, если исчезнет
мир, и что мир будет существовать, если даже не будет представляющего
субъекта. Но после того как мы узнали, что мир есть не что иное, как
представление познающего субъекта, и поэтому существует лишь для него, и
что чувственность и рассудок, в силу этого, вполне исчерпывают объекты,
подобно тому как разум исчерпывает понятия; далее, после того как мы
узнали, что закон основания есть не что иное, как постоянно под разными
формами проявляющаяся в четырех классах представлений конечность или же
скорее ничтожность всех объектов [1], благодаря кото-