"А.Шопенгауэр. Введение в философию: Новые паралипомены " - читать интересную книгу автора

суждения совершенно бездействует и работает лишь память. Они не взвешивают
аргументов, а просто заучивают их. Таково, к сожалению, большинство людей:
поэтому-то история философии всегда привлекает более слушателей, чем
философия. Немногие люди склонны к мышлению, хотя все любят поспорить. Мало
кто постигает загадочность бытия во всей ее серьезности; напротив, к голому
знанию, к усвоению сообщаемого материала, склонны многие, отчасти от скуки,
отчасти из тщеславия, отчасти же, чтобы ради куска хлеба учить других тому,
что заучено самими, и сообщенное другими сообщать своим слушателям, - и так
из поколения в поколение, причем те люди, чрез руки которых проходит
сообщаемый материал, сами не делают из него никакого употребления. Они
подобны при этом почтальонам, которые получают письма и препровождают их
далее, не вскрывая. Это лишь образованные и ученые люди, при всем своем
образовании и учености часто сохраняющие в глубине души те же поверхностные
и недалекие воззрения на вселенную и сущность жизни, которые были у них и
на 15-м году их жизни, или же воззрения простонародья, в чем легко
убедиться, когда обращаешься к ним с серьезными вопросами и от слов
переходишь к делу. Это чистые ученые, передатчики переданного им самим
полезны, однако, тем, что благодаря им приобретенные уже познания
сохраняются и могут дойти до самостоятельно мыслящего человека, который
всегда - лишь исключение, существо необычайной породы. Благодаря таким
передатчикам у него образуется связь с себе подобными людьми, которые жили
в одиночку, разбросанные на протяжении столетий, и, таким образом, с
помощью образования он может развить собственные силы, сделать их более
жизненными: подобно тому как почтальоны связывают нас с находящимися далеко
от нас родными. Было бы очень прискорбно для меня, если бы среди моих
слушателей оказалось много таких, способности которых ограничены простою
восприимчивостью, позво-


19

ляющеи только удерживать усвоенное и предавать его дальше. Но этого я
изменить не могу. Я не в силах пересоздать никого; на каждого я могу
воздействовать лишь по мере его способностей, раз и навсегда данных ему от
природы. Даже самое слово способности не вполне подходит к философии. Оно
означает какое-нибудь учение, мастерство; слово это уместно, когда дело
идет о том, чтобы образовать художника, ремесленника, или же врача, или
адвоката; они должны научиться умению делать то, что от них требуется. В
философии же нужно лишь дать человеку более правильное и ясное
представление о его собственном существовании и бытии окружающего его мира.
Следовательно, речь здесь идет не столько о способности к учению, сколько о
степени отчетливости сознания, с которою каждый постигает свое собственное
существование и бытие окружающего мира. Эта степень отчетливости и служит
основою восприимчивости к философии. Чем яснее и светлее в человеке
сознание, созерцание мира, тем неотступнее преследует его загадочность
бытия, тем сильнее будет он чувствовать потребность подвести итоги, сделать
какой-либо конечный вывод о жизни и бытии вообще; тем менее человек будет
доволен просто тем, что он живет и постоянно лишь предотвращает нужду,
ежедневно сказывающуюся в этой жизни, до тех пор пока за многими обманутыми
надеждами и перенесенными страданиями не пройдет сама жизнь, не дав ему