"Артур Шопенгауэр. Об университетской философии" - читать интересную книгу автора

них и нет ни о чем вполне решительного мнения или определенного, прочного
суждения, - они как в тумане идут ощупью со своими заученными мыслями,
взглядами и оговорками. Они собственно только для того и добивались знания
и учености, чтобы передать их дальше. Прекрасно: но в таком случае они не
должны разыгрывать из себя философов, а должны уметь отличать овес от
мякины.
Действительные мыслители домогаются уразумения, притом ради него
самого: ибо они пламенно желают во что бы то ни стало уяснить себе мир, в
котором они находятся, а не думать о том, чтобы учить и пустословить. Вот
почему у них медленно и постепенно, в результате настойчивого размышления,
вырастает прочный и стройный основной принцип, всегда имеющий своим
базисом наглядное понимание мира и служащий исходным пунктом для всех
частных выводов, которые сами в свою очередь бросают свет на этот основной
принцип. Отсюда и получается, что у них по крайней мере есть решительное,
хорошо понятое и связанное со всем остальным мнение о всякой проблеме
жизни и мира, и потому им нет нужды отделываться от кого бы то ни было
пустыми фразами, как это, напротив, практикуют наши горе-философы, которые
постоянно заняты сравнением и оценкою чужих мнений о вещах, вместо того,
чтобы иметь дело с самими вещами: можно бы подумать, будто речь идет об
отдаленных странах и подвергаются критическому сравнению известия,
сообщаемые о них немногими проникшими туда путешественниками, - а не об
расстилающемся перед всеми и открытом для взоров действительном мире.
Впрочем, это они говорят:
Что до нас, господа, мы имеем привычку Подробно редактировать, шаг за
шагом, То, что думали другие, но мы не думаем.
Вольтер Хуже всего однако во всей этой истории, которая иначе пускай бы
продолжалась себе для любителя курьезов, следующее: господа эти
заинтересованы в том, чтобы считалось ценным пустое и пошлое. А этой цели
они не могли бы достигнуть, если бы, в случае появления чего-либо
подлинного, великого, глубоко продуманного, оно тотчас же получало себе
должное признание. Поэтому, чтобы подавить его и беспрепятственно пустить
в ход дурное, они, по примеру всех слабых, сплачиваются, образуют клики и
партии, овладевают литературными газетами, в которых, как и в своих
собственных книгах, с глубоким благоговением и важной миной говорят о
шедеврах друг друга и таким способом водят за нос близорукую публику. Их
отношение к действительным философам напоминает отношение прежних
мейстерзенгеров к поэтам. В пояснение сказанного пусть обратятся к
появляющимся каждую ярмарку писаниям университетских философов, а также к
подготовляющим их появление литературным газетам: пусть, кто понимает
дело, посмотрит на то лукавство, с каким эти последние при случае
стараются выставить выдающиеся за ничтожное, и те уловки, к каким они
прибегают для того, чтобы отвлечь от него внимание публики, памятуя
изречение Публия Сира: "Всякая доблесть остается на месте, если о ней
широко не разошелся слух". Подите-ка по этому пути и с этими размышлениями
все далее назад, к началу этого столетия; посмотрите, каких грехов
натворили сначала шеллингианцы, а потом еще гораздо хуже гегелеанцы:
преодолейте себя, перелистайте отвратительную груду, - ибо чтения ее
нельзя требовать ни от одного человека. Подумайте затем и посчитайте,
сколько бесценного времени, бумаги и денег должна была за целое
полстолетие истратить публика на эту пачкотню. Конечно, непостижимо и