"Михаил Шолохов. Рассказы, очерки, фельетоны, статьи, выступления (ПСС том 8)" - читать интересную книгу автора

А колонна уже прошла, и я слышал, как шуршат колеса подъезжающего ко
мне мотоцикла. И все-таки я встал! Не оглядываясь на мотоциклиста, качаясь
как пьяный, я заставил себя догнать колонну и пристроился к задним рядам.
Проходившие через речку немецкие танки и автомашины взмутили воду, но мы
пили ее, эту коричневую теплую жижу, и она казалась нам слаще самой хорошей
ключевой воды. Я намочил голову и плечо. Это меня очень освежило, и ко мне
вернулись силы. Теперь-то я мог идти в надежде, что не упаду и не останусь
лежать на дороге...
Только отошли от речки, как по пути нам встретилась колонна средних
немецких танков. Они двигались нам навстречу. Водитель головного танка,
рассмотрев, что мы - пленные, дал полный газ и на всем ходу врезался в нашу
колонну. Передние ряды были смяты и раздавлены гусеницами. Пешие конвойные и
мотоциклисты с хохотом наблюдали эту картину, что-то орали высунувшимся из
люков танкистам и размахивали руками. Потом снова построили нас и погнали
сбоку дороги. Веселые люди, ничего не скажешь...
В этот вечер и ночью я не пытался бежать, так как понял, что уйти не
смогу, потому что очень ослабел от потери крови, да и охраняли нас строго, и
всякая попытка к бегству наверняка закончилась бы неудачей. Но как проклинал
я себя впоследствии за то, что не предпринял этой попытки! Утром нас гнали
через одну деревню, в которой стояла немецкая часть. Немецкие пехотинцы
высыпали на улицу посмотреть на нас. Конвой заставил нас бежать через всю
деревню рысью. Надо же было унизить нас в глазах подходившей к фронту
немецкой части. И мы бежали. Кто падал или отставал, в того немедленно
стреляли. К вечеру мы были уже в лагере для военнопленных.
Двор какой-то МТС был густо огорожен колючей проволокой. Внутри плечом
к плечу стояли пленные. Нас сдали охране лагеря, и те прикладами винтовок
загнали нас за огорожу. Сказать, что этот лагерь был адом, - значит, ничего
не сказать. Уборной не было. Люди испражнялись здесь же и стояли и лежали в
грязи и в зловонной жиже. Наиболее ослабевшие вообще уже не вставали. Воду и
пищу давали раз в сутки. Кружку воды и горсть сырого проса или прелого
подсолнуха, вот и все. Иной день совсем забывали что-либо дать...
Дня через два пошли сильные дожди. Грязь в лагере растолкли так, что
бродили в ней по колено. Утром от намокших людей шел пар, словно от лошадей,
а дождь лил не переставая... Каждую ночь умирало по нескольку десятков
человек. Все мы слабели от недоедания с каждым днем. Меня вдобавок мучили
раны.
На шестые сутки я почувствовал, что у меня еще сильнее заболело плечо и
рана на голове. Началось нагноение. Потом появился дурной запах. Рядом с
лагерем были колхозные конюшни, в которых лежали тяжелораненые
красноармейцы. Утром я обратился к унтеру из охраны и попросил разрешения
обратиться к врачу, который, как сказали мне, был при раненых. Унтер хорошо
говорил по-русски. Он ответил: "Иди, русский, к своему врачу. Он немедленно
окажет тебе помощь".
Тогда я не понял насмешки и, обрадованный, побрел к конюшне.
Военврач третьего ранга встретил меня у входа. Это был уже конченный
человек. Худой до изнеможения, измученный, он был уже полусумасшедшим от
всего, что ему пришлось пережить. Раненые лежали на навозных подстилках и
задыхались от дикого зловония, наполнявшего конюшню. У большинства в ранах
кишели черви, и те из раненых, которые могли, выковыривали их из ран
пальцами и палочками... Тут же лежала груда умерших пленных, их не успевали