"Михаил Шолохов. Тихий Дон. Книга четвертая (ПСС том 5)" - читать интересную книгу автора

- А и люта же, братцы, баба! На Степке-то рубаху хоть выжми...
Прикипела к лопаткам!
- Выездила она его, в мылу весь...
А молоденький паренек, до самой землянки провожавший Аксинью
восхищенным затуманенным взглядом, потерянно проронил:
- На всем белом свете такой раскрасавицы не найдешь, накажи господь!
На что Аникушка ему резонно заметил:
- А ты пробовал искать-то?
Аксинья, слышавшая непристойный разговор, чуть побледнела, вошла в
землянку, гадливо морщась и от воспоминания о только что испытанной близости
к мужу и от похабных замечаний его товарищей. С первого взгляда Степан
распознал ее настроение, сказал примиряюще:
- Ты не серчай, Ксюша, на этих жеребцов. От скуки они.
- Не на кого серчать-то, - глухо ответила Аксинья, роясь в своей
холстинной сумочке, торопливо вынимая из нее все, что привезла мужу. И еще
тише: - На самою себя серчать бы надо, да сердца нет...
Разговор у них как-то не клеился. Минут через десять Аксинья встала.
"Сейчас скажу ему, что пойду в Вешки", - подумала она и тотчас вспомнила,
что еще не сняла высохшее Степаново белье.
Долго чинила сопревшие от пота рубахи и исподники мужа, сидя у входа в
землянку, часто поглядывая на свернувшее с полдня солнце.
...В этот день она так и не ушла. Не хватило решимости. А наутро, едва
взошло солнце, стала собираться. Степан пробовал удержать ее, просил
погостить еще денек, но она так настойчиво отклоняла его просьбы, что он не
стал уговаривать, только спросил перед расставанием:
- В Вешках думаешь жить?
- Пока в Вешках.
- Может, оставалась бы при мне?
- Не гоже мне тут быть... с казаками.
- Оно-то так... - согласился Степан, но попрощался холодно.
Дул сильный юго-восточный ветер. Он летел издалека, приустал за ночь,
но к утру все же донес горячий накал закаспийских пустынь и, свалившись на
луговую пойму левобережья, иссушил росу, разметал туман, розовой душной
мглою окутал меловые отроги придонских гор.
Аксинья сняла чирики и, захватив левой рукой подол юбки (в лесу на
траве еще лежала роса), легко шла по лесной заброшенной дороге. Босые ноги
приятно холодила влажная земля, а оголенные полные икры и шею ищущими
горячими губами целовал суховей.
На открытой поляне, возле цветущего куста шиповника, она присела
отдохнуть. Где-то недалеко на непересохшем озерце щелоктали в камыше дикие
утки, хриповато кликал подружку селезень. За Доном нечасто, но почти
безостановочно стучали пулеметы, редко бухали орудийные выстрелы. Разрывы
снарядов на этой стороне звучали раскатисто, как эхо.
Потом стрельба перемежилась, и мир открылся Аксинье в его сокровенном
звучании: трепетно шелестели под ветром зеленые с белым подбоем листья
ясеней и литые, в узорной резьбе, дубовые листья; из зарослей молодого
осинника плыл слитный гул; далеко-далеко, невнятно и грустно считала кому-то
непрожитые года кукушка; настойчиво спрашивал летавший над озерцом хохлатый
чибис: "чьи вы, чьи вы?"; какая-то крохотная серенькая птаха в двух шагах от
Аксиньи пила воду из дорожной колеи, запрокидывая головку и сладко прижмурив