"Михаил Шолохов. Тихий Дон. Книга четвертая (ПСС том 5)" - читать интересную книгу автора

черных усов, с преждевременной сединой на висках и жесткими морщинами на
лбу - неистребимыми следами пережитых за годы войны лишений, - а тот прежний
Гришка Мелехов, по-юношески грубоватый и неумелый в ласках, с юношески
круглой и тонкой шеей и беспечным складом постоянно улыбающихся губ.
И от этого Аксинья испытывала к нему еще бо?льшую любовь и почти
материнскую нежность.
Вот и теперь: с предельной ясностью восстановив в памяти черты
бесконечно дорогого лица, она тяжело задышала, заулыбалась, выпрямилась и,
кинув под ноги недостиранную рубаху мужа и ощущая в горле горячий комок
внезапно подступивших сладких рыданий, шепнула:
- Вошел ты в меня, проклятый, на всю жизнь!
Слезы облегчили ее, но после этого голубой утренний мир вокруг нее
словно бы поблек. Она вытерла щеки тылом ладони, откинула с влажного лба
волосы и потускневшими глазами долго и бездумно следила, как крохотный серый
рыбник скользит над водой, исчезая в розовом кружеве вспенившегося под
ветром тумана.
Выстирав белье, развешала его на кустах, пришла в землянку.
Проснувшийся Христоня сидел около выхода, шевелил узловатыми,
искривленными пальцами ног, настойчиво заговаривал со Степаном, а тот, лежа
на полсти, молча курил, упорно не отвечая на Христонины вопросы.
- Ты думаешь, стало быть, что красные не будут переправляться на эту
сторону? Молчишь? Ну, и молчи. А я думаю, что не иначе будут они силоваться
на бродах перейтить... Беспременно на бродах! Окромя им негде. Или, думаешь,
могут конницу вплынь пустить? Чего же ты молчишь, Степан? Тут, стало быть,
дело окончательное подходит, а ты лежишь, как чурбак!
Степан даже привскочил, с сердцем ответил:
- И чего ты привязался? Удивительный народ! Пришла жена проведать, так
от вас отбою нет... Лезут с глупыми разговорами, не дадут с бабой словом
перекинуться!
- Нашел с кем гутарить... - Недовольный Христоня встал, надел на босые
ноги стоптанные чирики, вышел, больно стукнувшись головой о дверную
перекладину.
- Не дадут нам поговорить тут, пойдем в лес, - предложил Степан.
И, не дожидаясь согласия, пошел к выходу. Аксинья покорно последовала
за ним.
Они вернулись к землянке в полдень. Казаки второго взвода, лежавшие под
кустом ольшаника в холодке, завидя их, отложили карты, смолкли, понимающе
перемигиваясь, посмеиваясь и притворно вздыхая.
Аксинья прошла мимо них, презрительно скривив губы, на ходу поправляя
на голове помятый белый с кружевами платок. Ее пропустили молча, но, едва
лишь шедший позади Степан поровнялся с казаками, встал и отделился от группы
лежавших Аникушка. Он с лицемерным почтением в пояс поклонился Степану,
громко сказал:
- С праздничком вас... разговемшись!
Степан охотно улыбнулся. Ему приятно было, что казаки видели его с
женой возвращающимися из лесу. Это ведь в какой-то мере способствовало
прекращению всяких слухов о том, что они с женой живут плохо... Он даже
шевельнул молодецки плечами, самодовольно показывая не просохшую от пота
рубаху на спине.
И только после этого поощренные казаки, хохоча, оживленно заговорили: