"Юлия Шмуклер. Вилена (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

это вы такая неразговорчивая?" - и тогда она вдруг, как очнувшись,
остановилась и поглядела на него своими широко расставленными глазами. Он
был не очень противный, внимательный как тень, и сильно себе на уме - и
она повела его домой, и все, что имело произойти с ним, произошло коротко
и просто, как "эники-беники", и так же бессмысленно.
Но странно, после этого случая она успокоилась - и снова потащила свой
воз, налегая на сбрую, как прилежная лошадка, по знакомой колее, к чуть
темнеющему впереди лесочку. Иногда забредал муж, поиграть с ребенком, в
голубой заграничной рубашечке, в тон глазам ("подарок", - говорил он
скромно), еще более стройный, чем всегда, весь сверкающий какой-то,
европейский - ах, как преобразовала его эта женщина, украсила, как
самодержец столицу. И Виля только изумлялась на ихнее счастье, и даже не
насылала никаких безобразий - а если б уж начала насылать, то прежде всего
на себя, чтобы не портила своим видом мироздание.
И когда это безобразие скоро подвалилось - обнаружились роковые
последствия товарищеской встречи с серым молодым человеком - она даже не
испугалась нисколько, будто ожидала чего-нибудь в таком духе, а только
подумала про этих своих, из угла, что очень всё-таки нечестно ловить на
слове. И хотя она попринимала меры - попарилась в ванной, доводя себя до
краснорачного состояния, попрыгала до потолка, покуда колени держали (сын,
сердешный, так и заливался смехом, глядя, как его молодец-мама здорово
скачет, и пытался делать то же самое, задирая ногу в ползунке) - в глубине
души она знала, что все это ерунда, лажа и впереди положено испытание. И
покорившись, махнув на себя рукой, она организовала аборт, в больнице с
обезболиванием - что, вообще говоря, было не так уж плохо, потому что
существовал ад, где баб драли живьем, без предварительной заморозки,
руководствуясь, в основном, по воплям, не протыкают ли кого насквозь.
И в назначенный день она встала ни свет, ни заря, вымылась тщательно
под душем, с сомнением поглядывая на свое желтоватое тело, и, собрав
узелок с трусиками поприличнее, постояла немного над сыном. Сын спал,
гордо повернув голову, как римский император - мокрый, небось, до ушей, но
сносящий бедствие достойно. Она его трогать не стала, а вместо этого
разбудила мужа, который оставался караулить младенца - и пока он зевал,
охал, чесал поросшую редким волосом грудь и пялил свои синеющие глаза (все
равно красивый, хоть убейся) - она подхватила узелок, вышла на знакомую
лестницу с мусорными ведрами у каждой двери, и медленно пошла вниз, на
ожидавшее её судилище.
Абортницы стояли в глубине огромного гудящего зала перед приемным
покоем, небольшая серая очередь у окна. Кругом ходили, глядели на этих
блудниц презрительно-подозрительно разные приличные больные:
желтые, исхудалые печеночники-фарисеи, цвелые сердечники с супругами,
шушера-кожные. Имелась, безусловно, и праведница - как раз перед Вилей -
низенькая, толстая бульдожка в круглой фетровой шляпочке, которая даже в
очереди стояла не так, как все, а несколько боком, выступая, будто
желудечно-кишечная какая или партийная. Какая-то морда у неё была надутая
да недовольная, будто перед месткомом, на котором расстановка сил
складывалась в пользу враждующей группировки - и когда Виля задела её
случайно, то была подарена таким злобным и негодующим взглядом, что аж
поперхнулась своим извинением. А членша ещё повела плечами, освобождая
себе плацдарм, встала гордо - после чего Виле осталось только втянуть в