"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

- по набережным, по набережным, к этой лживой, как черт, гениальной
потаскухе, от одной мысли о которой его жаром охватывало. И оттого, что
связь их длилась давно, а страсть все нарастала и нарастала, и впереди был
еще миллион таких свиданий - на него вдруг накатил такой приступ счастья,
такой сладкий речной дух несся ему в лицо, что казалось - это молодость
его, а не такси, летит по набережной, и нет ей никакого конца и не будет. И
потом он взбежал к пей по лестнице, а она встречала его в кимоно - эх,
черт, живут же люди, отчего это мы с вами так не можем. И в этот вечер он
остался у нее ночевать - и на следующий вечер тоже остался, и скоро оно
само собой так получилось, что он начал жить, где ему удобнее, приходить и
уходить, когда вздумается и цветы удовольствия срывать в максимальной
степени: Нила явно предпочитала его остальным претендентам и даже генералу
одному дала отставку.
Для Вили же это были дни, исполненные невыносимого кишкомотания. С
самого утра она уже знала, что пойдет караулить - и хотя пробовала
удержаться, и давала себе клятвы, и ходила по комнате, взывая в правый
верхний угол - в пять, бледная, она выволакивала потрепанную коляску и
младенца, безвинно страдающего, и ехала на метро в центр, глядя по сторонам
беспокойно, как птица. И потом они ждали в известной подворотне, в полумраке
- ив назначенный час мимо проходило светлое видение - весенний
красавец-муж, в сером костюме и она, эта невероятная женщина, маленькая, как
японка, всегда в чем-то новом. И они исчезали, оставив позади себя легкий
дымок - а Виля получала короткий широкий нож в сердце, и, покорчившись,
сколько следовало, выезжала своим фаэтоном обратно.
И однажды, когда она, как утопленница, безвольно влеклась к дому, к ней
подошел сухой молодой человек с длинными прямыми волосами и начал обычные
приставания: "Девушка, а вы не скажете, который час? А вам не страшно одной?
Чего это вы такая неразговорчивая?" - и тогда она вдруг, как очнувшись,
остановилась и поглядела на него своими широко расставленными глазами. Он
был не очень противный, внимательный как тень, и сильно себе на уме - и она
повела его домой, и все, что имело произойти с ним, произошло коротко и
просто, как "эники-беники", и так же бессмысленно.
Но странно, после этого случая она успокоилась - и снова потащила свой
воз, налегая на сбрую, как прилежная лошадка, по знакомой колее, к чуть
темнеющему впереди лесочку. Иногда забредал муж, поиграть с ребенком, в
голубой заграничной рубашечке, в тон глазам ("подарок", - говорил он
скромно), еще более стройный, чем всегда, весь сверкающий какой-то,
европейский - ах, как преобразовала его эта женщина, украсила, как
самодержец столицу. И Виля только изумлялась на ихнее счастье, и даже не
насылала никаких безобразий - а если б уж начала насылать, то прежде всего
на себя, чтобы не портила своим видом мироздание.
И когда это безобразие скоро подвалилось - обнаружились роковые
последствия товарищеской встречи с серым молодым человеком - она даже не
испугалась нисколько, будто ожидала чего-нибудь в таком духе, а только
подумала про этих своих, из угла, что очень все-таки нечестно ловить на
слове. И хотя она попринимала меры - попарилась в ванной, доводя себя до
краснорачного состояния, попрыгала до потолка, покуда колени держали (сын,
сердешный, так и заливался смехом, глядя, как его молодец-мама здорово
скачет, и пытался делать то же самое, задирая ногу в ползунке) - в глубине
души она знала, что все это ерунда, лажа и впереди положено испытание. И