"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

яблочками,-чтобы оно, бессмертное, стояло вовеки. Они вообще несколько
сошли с ума, обезумели, как люди, выигравшие миллион накануне банкротства, и
ходили с таинственным, гордым видом, в полной уверенности, что их встреча
организована некими высшими силами, которые чуть ли не горы воздвигли
специально для этого,-а уж конференция-то, конечно, никакой другой цели не
имела.
Только однажды они прервались, когда Гене надо было сделать доклад-и
он первый раз пошел на заседание, где был встречен хихиканьем и
похлопываньем по плечу, ибо выяснилось, что Геня, Генриетта Рабинович, как
было написано в программе, до сих пор славилась своей добродетельностью, и
он, таким образом, стяжал лавры. Двое его ребят. Валя Костюченко и Лева
Розенцвайг, сели рядом, гордясь своим шефом, и в самом легкомысленном,
благожелательном настроении публика стала слушать аспирантку Рабинович,
очень бледную и волнующуюся, в платье по такому случаю. Минут через десять,
однако, всякое благодушие кончилось, ибо вместо невинного научного лепета,
приличного даме, Геня вздумала опровергать авторитеты, сидевшие тут же и
скрежетавшие протезами, и только вмешательство совсем крупного ученого, с
Нобелевским нимбом вокруг головы, заявившего, что он всегда примерно так и
думал, спасло Геню от погрома.
Сергей смотрел, как она ругается со старичками, взъерошенная,
отчаянно-храбрая, ни дать ни взять воробей, спасающий свое имущество, и про
себя наслаждался побоищем,-но это уже потом, когда непосредственная
опасность миновала, а до этого он только от страха глаза закрывал и готовил
защитительную речь, которая в сложившихся обстоятельствах окончательно
погубила бы дело. Когда доклад кончился- самый многолюдный, скандальный и
интересный доклад за весь симпозиум-Геня получила предложение от "самого"
ходить к ним на семинар-честь, которой мало кто из присутствующих был
удостоен, и сияя от уха до уха, счастливая, запаренная, она побежала
переодеваться, чтобы быстрее бежать куда-нибудь со своим ненаглядным, и там,
тараторя, вскрикивая, закрывая глаза и всплескивая руками, поведать ему Свои
переживания.
Их дела широко обсуждались общественностью;
знающие люди рассказывали про Гениного мужа, железного человека.
Известно было, что он добыл Геню тяжелым трудом, ходя за ней следом, сначала
открыто, а когда она стала сердиться, тайно; утром и вечером ждал у
подъезда, проверяя уходы и приходы, с кем и как-так что в плохую погоду она
невольно торопилась домой, зная, что он торчит на холоде, голодный, в черном
рыбьем пальто, и в его твердых голубых глазах можно было прочесть, что он
скорее умрет, нежели прекратит. Он был русский и до знакомства с
Геней-антисемит, но если бы Геня велела ему совершить обрезание, или
заговорить по-китайски-через две недели он был бы обрезан, аккуратно и
точно, а по-китайски говорил бы с самым правильным, пекинским акцентом.
В конце концов, Геня плюнула и вышла за него замуж, считая, что лучше
пусть она одна будет мучаться, чем они оба. Женившись, он продолжал свою
линию, которая заключалась в том, что Геня должна быть счастлива и
заниматься наукой; поэтому, когда родилась дочка, он отправил Геню работать,
а сам остался дома-случай беспрецедентный в мировой практике; ребенок,
конечно, был ухожен мастерски, и он еще успевал подрабатывать в вечерней
школе, преподавая физику. Дома он все делал сам, и на каждом шагу у них
щелкало и выключалось какое-нибудь автоматическое его изобретение, а