"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

кислородной подушки, делают уколы в руки и ноги, и где-то внутри, где еще
осталось сознание, успокоилась - спасают. Потом ее поволокли в родилку.
- Еще, еще, еще, еще! - кричала над ней акушерка из родилки, другая,
надежная женщина - а ну, еще, еще, еще, еще!
И Женька, от которой сейчас требовали то, что столько часов запрещали,
прижав к груди голову, закусив губы, с сине-фиолетовым от натуги лицом,
сжатым в кулачок, так что торчал один нос - давилась, тужилась,
выкладывалась до конца, пока была хоть капля сил, пока тело ее само не
разжималось, не растекалось по столу, бессильно, вяло. Тогда ей всовывали в
рот шланг и снова кричали: "Еще, еще, еще, еще. Ну, еще!"
- Нет, - услышала Женька, - она не может.
И тут же на нее навалились врач, и акушерка, и еще кто-то, и они что-то
делали с ней, запрокидывали голову, резали, звякали, и она лежала в темноте
с закрытыми глазами, стараясь понять, помочь ...и вдруг она почувствовала,
что умирает, что сейчас, вот сейчас она крикнет так, как еще не кричали на
земле - и в эту минуту что-то вышло из нее, ее отпустили, и она
почувствовала такое блаженное облегчение, такое полное, абсолютное
исчезновение боли, что это могло означать только одно - она родила!
Потом еще минуту она пролежала в глухой глубине, съежившись, не
понимая, почему не кричит ребенок... и вдруг услышала тихое, деловитое:
"Мальчик"... и кто-то сказал удивленно: "Смотри-ка, живой!" - и тут же он,
ее мальчик, заплакал, громко, отчаянно, басом, и тогда она тоже
расплакалась, легкими, прозрачными, светлыми слезами, и что-то такое
говорила:
"Мальчик! О, какое счастье, мальчик!" и вытягивалась, поднимаясь, чтобы
посмотреть на него. Его поднесли.
Он был огромный, смуглый, с длинными черными волосами, с большими
руками и ногами, и он ревел изо всей мочи, а она смеялась и плакала
одновременно, и говорила: "Боже, какой урод! Мой мальчик, милый, кричи!".
--------------------------------------

ПОСЛЕДНИЙ НОНЕШНИЙ ДЕНЕЧЕК
Погром висел в воздухе, как черная туча гари. С каждым днем дышать
становилось тяжелее. Ненависть сочилась из глаз прохожих - мужчин, женщин,
стариков; поравнявшись, они изрыгали: "Жидовка!", и шли дальше, не прибавляя
шагу. "У-У, Сарра!" - ругались мальчишки, и долго не отставали. Хуже всего
было в автобусах, трамваях, троллейбусах - замкнутых движущихся
пространствах, откуда в случае чего и не выберешься. Там только и разговору
было, что о жидах, евреях, еврейчиках. В общем, сходились на том, что Гитлер
резал, да недорезал, а жаль. Как правило, говорило двое-трое; остальные,
включая присутствующих длинноносых, тягостно молчали. Лица в военной форме,
полковники и майоры, все свое внимание уделяли чтению. Проходя мимо
затравленной жидовочки, глядели вниз, либо в сторону. Временами какая-либо
дама - из русской интеллигенции, славной своими традициями, - покрываясь
красными пятнами, взывала: "Прекратите это безобразие".
"Пошла ты, - говорили ей, - на фуй".
Дама, потрясенная откровенностью, замирала. Говорившие, по слухам,
носили финки и полосовали лица крест-накрест.
Пресса уверенно вела народ по скользкому пути - и чтоб без эксцессов
раньше времени, и чтоб настроение не увядало. Каждый день печатался фельетон