"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу авторакислородной подушки, делают уколы в руки и ноги, и где-то внутри, где еще
осталось сознание, успокоилась - спасают. Потом ее поволокли в родилку. - Еще, еще, еще, еще! - кричала над ней акушерка из родилки, другая, надежная женщина - а ну, еще, еще, еще, еще! И Женька, от которой сейчас требовали то, что столько часов запрещали, прижав к груди голову, закусив губы, с сине-фиолетовым от натуги лицом, сжатым в кулачок, так что торчал один нос - давилась, тужилась, выкладывалась до конца, пока была хоть капля сил, пока тело ее само не разжималось, не растекалось по столу, бессильно, вяло. Тогда ей всовывали в рот шланг и снова кричали: "Еще, еще, еще, еще. Ну, еще!" - Нет, - услышала Женька, - она не может. И тут же на нее навалились врач, и акушерка, и еще кто-то, и они что-то делали с ней, запрокидывали голову, резали, звякали, и она лежала в темноте с закрытыми глазами, стараясь понять, помочь ...и вдруг она почувствовала, что умирает, что сейчас, вот сейчас она крикнет так, как еще не кричали на земле - и в эту минуту что-то вышло из нее, ее отпустили, и она почувствовала такое блаженное облегчение, такое полное, абсолютное исчезновение боли, что это могло означать только одно - она родила! Потом еще минуту она пролежала в глухой глубине, съежившись, не понимая, почему не кричит ребенок... и вдруг услышала тихое, деловитое: "Мальчик"... и кто-то сказал удивленно: "Смотри-ка, живой!" - и тут же он, ее мальчик, заплакал, громко, отчаянно, басом, и тогда она тоже расплакалась, легкими, прозрачными, светлыми слезами, и что-то такое говорила: "Мальчик! О, какое счастье, мальчик!" и вытягивалась, поднимаясь, чтобы Он был огромный, смуглый, с длинными черными волосами, с большими руками и ногами, и он ревел изо всей мочи, а она смеялась и плакала одновременно, и говорила: "Боже, какой урод! Мой мальчик, милый, кричи!". -------------------------------------- ПОСЛЕДНИЙ НОНЕШНИЙ ДЕНЕЧЕК Погром висел в воздухе, как черная туча гари. С каждым днем дышать становилось тяжелее. Ненависть сочилась из глаз прохожих - мужчин, женщин, стариков; поравнявшись, они изрыгали: "Жидовка!", и шли дальше, не прибавляя шагу. "У-У, Сарра!" - ругались мальчишки, и долго не отставали. Хуже всего было в автобусах, трамваях, троллейбусах - замкнутых движущихся пространствах, откуда в случае чего и не выберешься. Там только и разговору было, что о жидах, евреях, еврейчиках. В общем, сходились на том, что Гитлер резал, да недорезал, а жаль. Как правило, говорило двое-трое; остальные, включая присутствующих длинноносых, тягостно молчали. Лица в военной форме, полковники и майоры, все свое внимание уделяли чтению. Проходя мимо затравленной жидовочки, глядели вниз, либо в сторону. Временами какая-либо дама - из русской интеллигенции, славной своими традициями, - покрываясь красными пятнами, взывала: "Прекратите это безобразие". "Пошла ты, - говорили ей, - на фуй". Дама, потрясенная откровенностью, замирала. Говорившие, по слухам, носили финки и полосовали лица крест-накрест. Пресса уверенно вела народ по скользкому пути - и чтоб без эксцессов раньше времени, и чтоб настроение не увядало. Каждый день печатался фельетон |
|
|