"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

десять, по звонку, бросать такую книгу на полуслове и идти домой спать! -
то, наоборот, медленные, неторопливые, шаг за шагом втягивавшие тебя вглубь,
в чужую неведомую жизнь, где люди говорят, думают и делают не то, что каждый
день говоришь, думаешь и делаешь ты, и не только ты, но и все, кого ты
знаешь вокруг, и где от одних только названий мест и городов туманится
голова и слипаются, слепнут, не выдерживают глаза... Стамбул, Сринагар,
Бенарес, Мандалай, Гонконг... Наверное, оттуда, от тех еще лет и пошел его
интерес к Востоку: дома знали английский, он уже и тогда читал на нем, и
первое, что помнилось ему от тех времен, это был Киплинг - "Ким". Ничего
конкретного сейчас уже, конечно, не вспомнишь из этой книги, а вот ощущения
тех дней остались: выжженная солнцем дорога, пыль, буйволы, запряженные в
повозку, молчаливая толпа паломников в белых дхоти, голая бронзовая спина
какого-то старика со шнурком на шее, утро, синее небо, снежные горы вдали...
Однажды (это было, наверное, уже спустя год, как он начал ходить сюда)
напротив него, через стол, села явно впервые появившаяся здесь девочка с
толстой черной косой, смуглыми скулами, большущими глазами под торчащими во
все стороны ресницами и пухлым, полуоткрытым ртом. Одета она была в мягкий
коричневый свитер, высоко, под подбородок, облегавший ее шею; на груди, в
только-только что обозначившейся ложбинке, поблескивала какая-то маленькая
побрякушка, руки были длинные, тонкие, на безымянном пальце - серебряный
перстенек, у запястья выглядывал кончик кружевного платочка, заткнутого под
рукав... Так здесь тогда еще не одевались, время было не то: большинству его
сверстников и сверстниц приходилось тогда думать не о нарядах, не о
платочках - о драных локтях. Усаживаясь, она посмотрела на него, чему-то
улыбнулась и сейчас же уткнулась в книгу, положив руку с зажатым в ней
игрушечным карандашиком на цепочке поверх стопки тетрадей, а другой, левой,
подперев подбородок: он видел только опущенные ресницы, матовый лоб и тонкий
пробор, разделявший волосы пополам. Но через какое-то время он вдруг
обнаружил, что и она тоже смотрит на него - украдкой, мельком, тут же отводя
глаза, если он перехватывал ее взгляд, но при этом сохраняя на губах легкий
след все той же улыбки, вряд ли предназначенной именно ему, но, казалось,
среди всего прочего имевшей какое-то отношение и к нему тоже, и это
продолжалось до тех пор, пока один раз взгляды их не встретились прямо,
глаза в глаза, и тогда она улыбнулась уже именно ему, просто, дружелюбно,
как давнему приятелю, - так ему не улыбался еще никто. Помнится, он тогда
почувствовал, как предательская краска поползла у него вверх по лицу,
заливая скулы, щеки, лоб, кожу у корней волос, и, конечно, не выдержал -
первый опустил глаза...
Когда, уже после звонка, он оказался у нее за спиной в очереди в
гардеробе, она обернулась и, глядя на него через плечо, снизу вверх, так,
что ресницы ее, дрогнув, чуть приподнялись - он был заметно выше нее, -
спросила:
- Как вас зовут?
- Саша...
- А меня Леля... Вы, наверное, часто ходите сюда? Представляете, а я
сегодня первый раз...
Они пошли вместе: мимо аптеки, мимо Александровского сада, по
казавшемуся тогда безмерным в своей широте Большому Каменному мосту, потом
спустились в конце его к скверу на Болотной площади, пустому и темному в
этот час, но в него не свернули, а перешли на другую, светлую сторону,