"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автораПривычка, не привычка... Могла ли жизнь быть иной, не могла... За годы
целые, за десятилетия не удалось ничего решить, так не в один же присест... Хватит, кончай. Пора наконец приниматься и за дела... Еще вчера, пытаясь как-то поудачнее переложить на русский язык одно коротенькое, всего в две строфы, стихотворение, которое, однако, уже прожило среди людей без малого две тысячи лет и, надо думать, еще проживет не меньше этого, он стал в тупик. Если идет снег, густо, снежинка к снежинке, то как лучше сказать: заметает он время, и землю, и всякие следы жизни на ней или - засыпает их? "Заметает" - это точно, энергично, без всякой надежды на обратный ход, но вместе с тем есть в этом слове явные признаки метели, вихря, резких порывов ветра, а мысль в стихе, наоборот, спокойная, тихая - падает снег и падает, покрывает землю, и все исчезает под ним... А "засыпает" - несколько двусмысленно по звуку, не сразу поймешь, что это, снег или сон, но зато при этом слове происходит все медленно, неспешно: снег сыплется с неба, и ничего, кроме него, не видно вокруг, и невольно представляешь себе поле или степь под снегом, похоронившим под собой все - и могилы, и жилье, и самих людей... Вчера он так и не решился на этот выбор, а выбирать нужно было - иначе дело дальше не шло. Но работать сегодня, хоть убей, не хотелось, как он себя ни убеждал. Возможно, причиной тому было легкое недомогание, не отпускавшее его еще со вчерашнего вечера... А может быть, и иное что... Нет-нет, было, несомненно, и еще что-то, что произошло с ним именно сегодня, по дороге сюда, в библиотеку... Но что? Мокрый снег на улице? Слякоть? Переходы? Толпа, спешащая в метро?.. Нет, наверное, все-таки не это... Вернее, не только это... А, вот оно... Вот оно, наверное, что... Наверное, именно эта, так труднее и холоднее ему сюда идти... Возраст, Александр Иваныч. Возраст... Или перемены... Или... А, да какая тебе в конце-то концов разница - что... В памяти всплыл тот мокрый, холодный октябрьский день, когда он впервые пришел сюда: робкий, насупленный мальчик в очках, худой, нескладный, долговязый, в аккуратной синей курточке, перешитой из отцовской толстовки, в стоптанных, забрызганных грязью ботинках, которых он тогда, помнится, ужасно стеснялся - до того они были нехороши... На лестнице, выгибаясь с нижнего ее пролета на верхний, стояла терпеливая очередь - мальчики и девочки разного возраста, в основном постарше его; все говорили почему-то полушепотом и напряженно, задрав головы, всматривались вверх, в высокую двустворчатую дверь с массивной бронзовой ручкой, ожидая, когда она откроется, чтобы выпустить кого-нибудь из зала, после чего всем можно было сделать еще шаг на ступеньку выше - пускали по одному. На площадке между пролетами, где очередь делала изгиб, стояла толстая мраморная колонна с бюстом какого-то античного мыслителя, к ней можно было прислониться спиной, еще и сейчас он ощущал холод ее мрамора на своих ладонях - в помещении было тепло, даже жарко, и, кроме того, он очень волновался тогда: что-то его ждет там, за этими высокими дверьми? Наконец, подошла и его очередь: собравшись с духом, он нажал на тяжелую, плохо поддающуюся бронзовую ручку, дверь, скрипнув, приоткрылась, створки ее разошлись, и он перешагнул порог. Помнится, войдя, он на мгновение задержался у дверей, не зная, куда идти: глаза не сразу привыкли к мерцающему, тусклому свету люстр под потолком, и первое время он видел только высокие, вдоль всего зала, книжные стеллажи по стенам, окна под белыми волнистыми шторами, длинные столы, двери еще одного зала впереди... |
|
|