"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

Преуспевающий журналист-международник, седые виски, гвардейская выправка,
внушительный, но подтянутый жилетом живот, полная благожелательность к
окружающим, а к женщинам в особенности, уверенный взгляд, уверенный голос,
отменный аппетит, согласие со всем и в то же время легкая насмешка над всеми
и над всем, в руках всегда цветы, или коробка конфет, или какая-нибудь
пустяковина, но привезенная не из Моршанска, а по меньшей мере из
Монте-Карло, если не прямо с Гавайских островов... Приятно было на него
смотреть, всегда он был весел, добр, всегда приветлив, а от души это было
или нет - какая, в сущности, разница? Жаль, что и он в конце концов как-то
незаметно почти ушел из жизни... Что ж, большому кораблю большое и
плавание... Что ни говори, а это был все-таки сравнительно порядочный
человек...
И если подумать, то, наверное, именно из-за этого - из-за его, Горта,
манеры жить - и начали появляться тогда, ближе к концу 60-х годов, в их доме
какие-то странные люди, которых он раньше не знал и на которых он поначалу
даже и не обращал особого внимания, будучи уверен, что эти посещения
случайны и не сегодня-завтра все будет опять так же, как и было до них...
Помнится, первыми были две ее подруги по редакции, - Татьяна работала в
одном известном педагогическом журнале, - ухоженные, интересные, но, судя по
всему, одинокие дамы не очень определенных лет. Когда он впервые, вернувшись
поздно вечером из библиотеки, увидел их, они и жена сидели на кухне и пили
чай: обе дамы почему-то смутились при его появлении, разговор их затих, и
они, очевидно, были рады, когда он, после нескольких фраз ни о чем, ушел
тогда к себе спать. Потом за ними потянулись и другие, преимущественно
мужчины, и теперь уже нередко, возвращаясь домой, он заставал у себя в
гостиной за столом целую компанию, оживленно беседующую о всяких
животрепещущих вещах. Обычно на столе стояли две-три бутылки вина, водка,
маслины, пирог, испеченный на скорую руку Татьяной, чайник, их любимые чашки
из майсенского сервиза, когда-то привезенного из Германии его отцом, свет
был полупритушен, под потолком плавал табачный дым, в углу негромко мурлыкал
проигрыватель, иногда разговор нарушал бой больших стенных часов, отбивавших
время каждые полчаса, но и после двенадцати никто из них обычно не уходил -
как правило, каждое такое заседание кончалось не раньше двух...
- Этот, с бородой, очень хороший художник. Конечно, не выставляется, но
покупают теперь все. Даже Костаки покупает, - шептала ему на ухо Татьяна,
когда он, притащив из кухни табуретку, усаживался рядом с ней. - Это
лингвист, переводчик на английский, перевел, между прочим, почти всего
Пастернака. А до этого не то пять лет, не то семь своих отсидел... А это
экономист, профессор, ты как-нибудь поговори с ним, думаю, тебе будет
интересно. Он тебе про жизнь многое объяснит...
- И тоже сидел? - спрашивал он.
- Нет, кажется, не сидел... Да какая тебе разница - сидел, не сидел?
Интересный человек - и хватит... Почему обязательно сидел?
Бесспорно, это все был интересный народ. Говорили они смело, резко,
размашисто: Бердяев, Оруэлл, Конквест, другие, в том числе и свои, домашние,
так сказать, имена так и мелькали за столом, их собственный анализ был
беспощаден и порой математически точен - все болевые точки они знали, что
называется, наизусть, ответы на вопросы у них были четкие и, как правило,
однозначные: ломать, все ломать, все прогнило, все надо заново, иначе нет
никаких надежд, иначе тупик... Ломать - не строить? Демагогия! Нет, чтобы