"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

надежды на иную - более значительную и более интересную жизнь... Да и он
сам, говорила она, тоже хорош - сдался, отступился, крылышки вниз, а надо
было писать, требовать, протестовать: что ж это такое, в конце-то концов?
Выходит, никакой управы на них нет?!.. Сколько раз твердила она ему это,
сколько раз пыталась заставить его куда-то пойти, кому-то позвонить,
обеспечить чью-то поддержку, да если надо - ведь для святого дела надо, даже
и не для себя! - и голову склонить, что-то там признать, слукавить,
попросить... И все зря.
Конечно, ее можно попять. Человек она неплохой, простой, женщина как
женщина, здоровая, по-своему красивая, иногда умная, иногда нет, и взгляды
на жизнь у нее простые, понятные: должен быть дом, должна быть семья, дети
должны быть сыты и обуты, мужик должен деньги зарабатывать, на то он и
мужик, а соседям нечего нос задирать - подумаешь, тоже мне, из грязи в
князи, видали мы таких, а если кто против меня, или моего мужа, или моих
детей - значит, сволочь, значит, враг, таких надо давить, и нечего сопли
разводить на пустом месте... И вообще жил бы ты, Саша, как люди живут, а то
торчишь там, неизвестно где, до ночи, другой раз и не дождешься тебя,
свалишься снопом, я ведь не железная, целый день на ногах туда-сюда,
попробуй тут, дождись... Жена я тебе или не жена? Что ты молчишь? Молчишь,
молчишь, целыми днями или нет тебя, или молчишь... Другая на моем месте
небось давно бы сбежала! Это только я такая дура, вышла замуж за такого
нескладеху, как ты, вот и сиди теперь целыми вечерами, жди, грызи ногти
перед телевизором, дожидайся, пока тебе там в твои игрушки играть не
надоест... Послушай, а может быть, все не так? А может быть, у тебя другая
есть? А я, дура, верю, переживаю за тебя... Так или нет? Опять молчишь?
Убери руки, я серьезно спрашиваю: так или нет? Почему у тебя сегодня круги
под глазами? Ты же ведь не болен? И от тебя не пахнет - ты не пил...
Но это была, так сказать, основа, природная основа... Конечно же, на
нее напластовалось и многое другое - воспитание, образование, общение с
другими людьми... Татьяна, например, очень следила за всеми новинками в
журналах, бегала по выставкам, любила, чтобы вокруг были люди, много людей,
чтобы они сидели, разговаривали, рассказывали что-нибудь интересное, чтобы
был стол и чтобы они галдели, спорили за этим столом, а она чтобы
участвовала во всем этом - одним словом, чтобы вокруг была жизнь, настоящая
жизнь, а не та почти могильная тишина, которую он в отличие от нее так
ценил. К тому же с годами его личные связи не только не расширялись, а,
напротив, все больше и больше ослабевали: в итоге, если говорить о нем, то
остались лишь двое-трое таких же чудаков, как и он сам, которых он знал еще
со студенческих лет и которые по своему характеру и по своей манере жить
давно уже не представляли никакого интереса для нее. Придут, сядут, курят,
играют в шахматы, молчат или же залезут в такие дебри, в такой нафталин, что
хочется плюнуть и выйти вон из комнаты - неужели это все действительно
интересно им самим? Господи, хоть бы врезали раз по-настоящему, ведь
здоровые же мужики, кажется, своими бы руками налила каждому до краев,
только бы их расшевелить, только бы заставить их вспомнить, что есть же в
конце концов и кроме всей этой ихней чепухи какая-то иная жизнь...
Небожители... Кругом черт знает что делается, страдают люди, всякая сволочь
лезет отовсюду, подминает под себя всех и вся, а им хоть бы хны...
Пожалуй, только одного из его старых приятелей она и любила -
Андрюшеньку К., но этот давно уже был скорее даже не его приятель, а ее.