"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

исключение из партии доцента Н. - доносчика, убийцы, клеветника, погубившего
своими доносами множество ни в чем не повинных людей. Мнение было
единодушным: исключить, выгнать из университета и мало того - просить
соответствующие органы о возбуждении уголовного дела, чтобы впредь этой
нечисти и духу не было нигде. Однако, когда стали голосовать, против вдруг
поднялась одна рука - это была рука его, Горта. Естественно, его попросили
выступить с объяснениями. Что конкретно он тогда нес - горячо, путано,
сбиваясь и проглатывая слова, - сейчас, конечно, уже не вспомнишь. Но суть
была примерно в следующем: Н. - негодяй, в этом нет никаких сомнений, но
важен не он, важен принцип - или всех, или никого. Но даже если и всех - мы
и тогда ничего не достигнем и не решим тем, что навстречу одному потоку
людей, возвращающихся из лагерей назад, направим другой, почти столь же
значительный, потому что важна не месть, важны гарантии, что никогда больше
ничего подобного не повторится, гарантии же создаются не местью, они
создаются по-другому, гарантии - это медленный, упорный, позитивный процесс,
и надо не мстить, надо работать над гарантиями, а этот доцент и все другие,
подобные ему, - черт с ними, пусть живут, копошатся где-нибудь, зарабатывают
в меру сил свой кусок хлеба, всего через поколение-два от них само собой не
останется и следа.
Надо сказать, что для всех присутствовавших, включая и обвиняемого,
съежившегося, сжавшегося где-то там в углу, за чужими спинами, это его
выступление было полнейшей неожиданностью: кто-кто, но он?! Никто, конечно,
не внял его призывам - доцента исключили. Ему же потом пришлось не один
вечер отбиваться от товарищей, вновь и вновь объясняя им столь очевидное для
него самого, а для них непонятное никак, что бы он ни говорил... Но больнее
всего все-таки отреагировали его домашние. Жена, ходившая тогда уже на пятом
месяце, как-то сразу сжалась вся, не поднимала на него глаз, вечерами
подолгу сидела, забравшись с ногами в кресло, и молчала, отвечая на все его
вопросы короткими, иногда почти неслышными "да-нет"... Мать плакала,
вздыхала, бродила из комнаты в комнату, не находя себе места: "Господи, что
теперь будет, что будет? Что же ты наделал, Саша? Как же ты мог? Ведь у тебя
теперь семья... А мы с отцом?.." Отец же, узнав обо всем, рассвирепел,
обругал его дураком и целую неделю вообще не разговаривал с ним.
- Нет, ты смотри, - спустя несколько дней, уже отойдя немного, убеждал
его отец, - как же ты не дурак? Не просто глупость - двойная глупость:
во-первых, ни с того ни с сего ты посеял у людей сомнение в своей личной
порядочности, можно сказать, сам наклепал на себя, а во-вторых, куда ты
прешь? Машину теперь развернуло в эту сторону, а не в другую - и ты что,
собираешься один поперек? Ведь сомнут же, места мокрого не останется... Да и
вообще, чему ты сопротивляешься? Процессу очищения? На чью ты встал защиту?
Кто тебе сукин сын этот? Сват, брат?
- Ну как же... Ну как же ты не понимаешь, отец? - не сдавался он. - И
ни ты, ни другие - никто не понимает... Очищение? Да, очищение... Но разве
именно эта вошь виновата во всем? Не он, так другой... Дело не в нем, дело в
том, что этот метод, метод вражды, уже исчерпал себя. Нужна не вражда -
сегодня против этих, завтра против тех, нужна будничная, тяжелая,
конструктивная работа на том материале, который есть, и со всем хорошим и
дурным, что в нем есть... По какому принципу ты будешь отделять овец от
козлищ? Где критерий, кого надо оставить, а кого нет? Не лучше ли... Если
хочешь - не рациональнее ли... Никого не трогать, никого не гнать, а